У порога (сборник). Зинаида Гиппиус

х бред.

      Гляжу вперед – и так темна дорога,

      Что, может быть, совсем дороги нет.

      Но словом прикоснуться не умею

      К живущему во мне – и в тишине.

      Я даже чувствовать его не смею:

      Оно как сон. Оно как сон во сне.

      О, непонятная моя тревога!

      Она томительней день ото дня.

      И знаю: скорбь, что ныне у порога,

      Вся эта скорбь – не только для меня!

1913С.-Петербург

      Отрывочное

      Красная лампа горит на столе,

      А вокруг, везде – стены тьмы.

      Я не хочу жить на земле,

      Если нельзя уйти из тюрьмы.

      Красная лампа на круглом столе.

      Никто не хочет тьму пройти.

      А если весь мир лежит во зле –

      То надо мир спасти.

      Красная лампа на круглом столе –

      Сердце твердит: не то! не то!

      Сердце горит – и гаснет во мгле:

      Навстречу ему нейдет никто.

Лето 1905СПБ

      А потом…?

      Ангелы со мной не говорят.

      Любят осиянные селенья,

      Кротость любят и печать смиренья.

      Я же не смиренен и не свят:

      Ангелы со мной не говорят.

      Темненький приходит дух земли.

      Лакомый и большеглазый, скромный.

      Что ж такое, что малютка – темный?

      Сами мы не далеко ушли…

      Робко приползает дух земли.

      Спрашиваю я про смертный час.

      Мой младенец, хоть и скромен, – вещий.

      Знает многое про эти вещи,

      Что, скажи-ка, слышал ты о нас?

      Что это такое – смертный час?

      Темный ест усердно леденец.

      Шепчет весело: «И все ведь жили.

      Смертный час пришел – и раздавили.

      Взяли, раздавили – и конец.

      Дай-ка мне четвертый леденец.

      Ты рожден дорожным червяком.

      На дорожке долго не оставят,

      Ползай, ползай, а потом раздавят.

      Каждый, в смертный час, под сапогом,

      Лопнет на дорожке червяком.

      Разные бывают сапоги.

      Давят, впрочем, все они похоже,

      И с тобою, милый, будет то же,

      Чьей-нибудь отведаешь ноги…

      Разные на свете сапоги.

      Камень, нож иль пуля, всё – сапог.

      Кровью ль сердце хрупкое зальется,

      Болью ли дыхание сожмется,

      Петлей ли раздавит позвонок –

      Иль не всё равно, какой сапог?»

      Тихо понял я про смертный час.

      Я ласкаю гостя, как родного,

      Угощаю и пытаю снова:

      Вижу, много знаете о нас!

      Понял, понял я про смертный час.

      Но когда раздавят – что потом?

      Что, скажи? Возьми еще леденчик,

      Кушай, кушай, мертвенький младенчик!

      Нё взял он. И поглядел бочком:

      «Лучше не скажу я, что – потом».

Январь 1911Канн

      Не будем как солнце

      Ропшину

      О нет. Не в падающий час закатный,

      Когда, бледнея, стынут цветы дня,

      Я жду прозрений силы благодатной.

      Восток – в сияньи крови и огня:

      Горело, рдело алое кадило,

      Предвестный ветер веял на меня,

      И я глядел, как медленно всходило,

      Багряной винностью окроплено,

      Жестокое и жалкое светило.

      Во славе, в пышности своей, оно,

      Державное Величество природы,

      Средь голубых пустынь – всегда одно;

      Влекутся соблазненные народы

      И каждому завидуют лучу.

      Безумные! Во власти – нет свободы,

      Я солнечной пустыни не хочу, –

      В ней рабье одиночество таится, –

      А ты – свою посмей зажечь свечу,

      Посмей роптать, но в ропоте молиться,

      Огонь земной свечи хранить, нести,

      И, покоряя, – вольно покориться.

      Умей быть верным верному пути,

      Умей склоняться у святых подножий,

      Свободно