Несправедливость. Зинаида Гиппиус

 – почти дворец: он на выезде старого городка в Малороссии.

      Лида, старшая, лениво говорит:

      – Значит, в Петербург переезжаете. Ты рада, Катрин?

      – Не знаю. Я никогда не рада, чего не знаю.

      – А что ж ты там будешь делать?

      – Не знаю. Учиться, верно.

      Лида сгримасничала. Ее правильное, нежное лицо с узким лбом и тупым носом от этого не подурнело: в нем все равно не было очарования – и не предчувствовалось.

      – Учиться? Ты и здесь – один учитель не кончил, другой уж дожидается. Мне Гапка говорила.

      – Надо же учиться. Я маленькая.

      Катрин хотела просто сказать, что в ее годы (ей 12 лет) все учатся; но она в самом деле «маленькая девочка». И не потому так не похожа на подругу, что у нее длинные каштановые косы, а бело-розовая Лида рыжевата, что темные глаза ее не Лидины, бледно-голубые; но видно сразу: Катрин – маленькая, а Лида, пожалуй, уж большая, хотя старше и немногим. Сами подруги об этом, впрочем, не знают.

      – Вот ты жалела, Катрин, что мы не мальчишки. Что тогда бегать свободнее. А я ничуть не жалею. Ведь сколько мальчикам надо учиться! Без конца. И не говори: сама гувернанток не любишь.

      – Да разве оне – ученье? – рассмеялась Катрин. – Совсем наоборот. Последнюю, старую, – вот я изводила! Пока сам папа не увидал, что гадкая. Отправили. А ты на Каролину Петровну жалуешься, ну и спровадь.

      – Она ничуть не гувернантка. Она всегда с нами живет, у нее с мамой… дела, что ли. Занимается, правда, со мной, и следит… ох, ну ее! Злая.

      Девочки помолчали.

      – А что, Катрин, ты гордишься, что твой папа – барон?

      Катрин поглядела на подругу с недоумением. Отца она любит восторженно, со скрытым восхищением, но гордиться, что барон? Никогда в голову не приходило.

      – Ну что ж, – произнесла Лида с таинственной улыбкой. – А во мне зато графская кровь.

      – Какая графская?

      – Да уж такая…

      Опять странное в Лиде, непонятное. Катрин сжала брови. Вернулось то самое чувство, от которого она была несчастна с раннего детства. Все вокруг – страшное, потому что все непонятно, неизвестно. Куда ни посмотри – тайны, стены тайн. Никто не замечает… или притворяются? Или нельзя говорить об этом?