Империя пера Екатерины II: литература как политика. Вера Проскурина

в 1766 году – своим мудрым и остроумным осуждением „Велисария“ г. Мармонтеля. По этим двум чертам можете судить о глубоком благоговении, каковое всякий здравомыслящий человек должен питать к столь почтенному сообществу, не раз осуждавшему диаметральные противуположности» (316).

      Если проект объединения «греческой и латинской» церквей относился к стародавним временам, то упоминание романа Ж. – Ф. Мармонтеля «Велисарий» (Bélisaire, 1767) относилось к новейшим событиям. Роман был осужден Сорбонной за кощунство; автор прислал свое сочинение Екатерине, которая – во время путешествия по Волге в том же году – организовала его коллективный перевод на русский язык (сама Екатерина перевела девятую главу романа). В 1768 году роман был издан в России, и это событие стало предметом гордости императрицы, демонстрацией религиозной толерантности и просвещенности ее монархии.

      Показательно, что первое впечатление от «Антидота» было именно таким, на которое и рассчитывала императрица: во-первых, северная империя двигалась по пути, проложенному «фернейским отшельником» и его «собратьями»; измышления Шаппа отражали лишь позицию сторонников Шуазёля и покровителей Мустафы («мустафитов») в русско-турецкой войне; во-вторых, Вольтер принял Дашкову за реального автора «Антидота», смело защищавшего и Россию, и Екатерину, и даже Мармонтеля с его друзьями в их собственной войне с французскими «Welches» – слово, в переписке Вольтера обозначавшее «невежд».

      Так, в письме к Екатерине от 10 июля 1771 года Вольтер осторожно вводит упоминание «Антидота», но избегает давать какое-либо оценочное мнение, прославляя лишь то, что принадлежало перу императрицы, – ее «Наказ»: «В довольно живой критике большого сочинения аббата Шаппа я прочел, что в западном государстве, называемом страной Невежд (Welches), правительство запретило ввоз лучшей и наиболее уважаемой книги; одним словом, не разрешено пропускать на таможне возвышенные и мудрые мысли „Наказа“, подписанного Екатериной; я не могу в это поверить»[46].

      Вольтер умело дает понять, что прочитал «Антидот», но, поскольку для него здесь кроется загадка с несколькими неизвестными (Дашкова ли автор? С ведома ли Екатерины написана книга? Почему сама Екатерина не вызывает его на разговор об этой книге и не сообщает о ее авторе?), он фокусируется на истории с запрещением во Франции (стране «невежд» и Сорбонны) «Наказа» как на наиболее существенном эпизоде всего «Антидота». Это был беспроигрышный и наиболее дипломатичный вариант разговора, вежливым образом затрагивающий появление «Антидота», но не настаивающий на продолжении разговора о нем.

      Екатерина не подхватила разговор об «Антидоте», но разразилась целым пассажем о природном богатстве и плодородии южной Сибири в письме к Вольтеру от 7 (17) октября 1771 года[47]. Этот пассаж был вызван присланной Вольтером работой «Вопросы об Энциклопедии» (1770–1772), ее разделом «Общественная экономия». Живой и чрезвычайно взволнованный ответ Екатерины о Сибири продемонстрировал Вольтеру

46

Documents of Catherine the Great. The Correspondence with Voltaire. P. 120.

47

Ibid. P. 136–137.