Долго ли?. Петр Боборыкин

фамилия известна? Курыдины?.. Не слыхали – ась? Я с барыней пять годов в Италии прожил… синьоре, коме ста? Изволите понимать?.. Вам, бишь, госпожу Патеру… так их нет: уехамши, уже больше часу будет.

      Лука Иванович приостановился и выговорил в тон швейцару:

      – Вы не изволите беспокоиться, я не к самой госпоже Патера, я к живущим у них.

      – Прошу покорно, – отозвался Петр Павлович и показал рукой путь наверх.

      Весь этот неожиданный разговор с швейцаром приободрил Луку Ивановича; успокоительно подействовало на него и то, что госпожи Патера не было дома, хотя он, отправляясь сегодня из дому, рассчитывал, быть может, на другое.

      На доске, под стеклом, в ореховой рамке, он прочел: "Юлия Федоровна Патера" и очень скромно ткнул в пуговицу электрического звонка. Ему отворила горничная, уже не молодая, с худощавым, тонким лицом, в темном платье. Таких горничных ему еще не приводилось видеть. Он скорее принял бы ее за гувернантку, если б на ней не было темного же фартука.

      – Юлия Федоровна уехала кататься, – встретила она Луку Ивановича с такой солидной развязностью, которая показывала, что она часто говорит с посетителями.

      – Я, собственно, к госпоже Гущевой.

      – Дома-с, – кратко доложила горничная, и лицо ее тотчас же сделалось гораздо строже.

      – Доложите: Присыпкин, Лука Иваныч.

      – Пожалуйте сюда, – указала горничная вправо, а сама пошла налево неторопливым шагом. Она было хотела помочь гостю снять шубу; но он ее до этого не допустил.

      Лука Иванович, приподняв тяжелую портьеру, очутился в салоне, несколько темноватом и тесном, набитом всякой мебелью, растениями, лампами, трельяжами и занавесками. Душно в нем было от разных запахов. В камине каменный уголь тлел и потрескивал. От него шла раздражающая теплота.

      Лука Иванович не успел хорошенько осмотреться, как его имя произнес сзади знакомый ему голос:

      – Ах, как вы великодушны! – заговорила вчерашняя посетительница клуба, все с той же прической, но в длинной домашней мантилье, сажая его на диван, где ему оказалось очень неловко.

      – Чем же так? – спросил он.

      – Как же, помилуйте, посетили меня, и так скоро…

      Она протянула ему руку и придержала ее. Лука Иванович опять почувствовал в этой горячей руке нервное какое-то дрожание и поглядел в лицо своей собеседнице. Лицо было красно, точно его изнутри подогревали. Глаза, окруженные большими веками, тревожно вспыхивали. Во всем ее тощем теле ясно было напряжение, передававшееся физически в рукопожатии.

      – Вы работали? – спросил Лука Иванович, отнимая руку. – Я это вижу по лицу вашему.

      – Почему так?

      – Возбуждены уж очень: сейчас видно, что сочинительством занимались.

      – Как вы это выговорили: "сочинительством".

      – Да очень просто.

      – Не знаю. Я давно хотела вам сказать, Лука Иванович, что я вашему скептицизму не верю.

      Она повела головой так странно, что он усмехнулся. Тем временем он продолжал ее рассматривать, насколько это можно было на таком близком расстоянии. Во второй раз