Жертва вечерняя. Петр Боборыкин

верить, не рассуждая.

      Oui, c'est à prendre ou à laisser! [102]

      Я скажу вот еще что: если бы, в самом деле, можно было говорить с покойниками, например, хоть бы мне с Николаем, тогда надо до самой смерти быть его женой духовно. Мне не раз приходило в голову, что любовь не может же меняться. Так вот: сегодня один, завтра другой, как перчатки. Что ж удивительного, если между спиритами есть неутешные вдовы. Они продолжают любить своих мужей… они ставят себя с ними в духовное сношение. Наверно, найдутся и такие, что не выйдут уже больше ни за кого.

      Я это понимаю. Я даже одобряю это. Как же бы они стали говорить со своими покойниками, если б их сердце было отдано другому? Да и как вообще можно повторять одно и то же двум мужчинам: сначала одному повеситься на шею, замереть, клясться и божиться в бесконечной любви, потом и с другим тем же порядком? Есть, я думаю, барыни… до двух десятков доходили!

      Значит, всем вдовам так и остаться… в девичестве?

      Этого требует логика!

      Но ведь я говорила о любви. А кто ее никогда не знал, вот хоть бы я, например?

      Чувства мои к Николаю я не могу называть любовью.

      Какая я смешная. Да почему я знаю, что именно составляет истинную супружескую любовь? Правда, есть неутешные вдовы, а я утешилась. Но тут может быть только разница количественная. Они посильнее любили мужей, я послабее. А все-таки я была жена, сделалась матерью, стало быть, мне следует пребывать в девичестве.

      Ну, я уж до такой чепухи дописалась сегодня, надо бы вырвать эти листки.

23 декабря 186* Полночь. – Пятница.

      Я очень рада! Теперь я понимаю, что такое Домбрович, т. е. не то чтобы совсем, а все-таки понимаю.

      Он у меня обедал один. Я бы, конечно, не позвала его одного, но так случилось.

      Ариша пристала ко мне:

      – Вам, Марья Михайловна-с, беспременно нужно гулять-с. Доктор мне наказывали намедни, чтобы каждый день вам напоминать-с.

      Погода стояла прелестная. Я так люблю свежий снег. Все блестит. Лучше как-то живется.

      Я просто совершила подвиг: дошла пешком до Невского. Был час четвертый уж. На солнечную сторону я не пошла. Одной, без человека: все эти миоши пристанут. Иду по тому тротуару, где гостиный. Порядочно устала к Аничкову мосту. Думаю себе: "Ну, если б теперь хоть даже Паша Узлов предложил руку, я бы не отказалась". Одышка меня схватила. На углу Владимирской я остановилась в раздумьи: вернуться мне назад по Невскому или взять по Владимирской? Поднялся маленький снежок. Я надвинула на голову башлык.

      – Марья Михайловна! – раздался около меня мужской голос.

      Гляжу – Домбрович.

      Я очень обрадовалась. Покраснела даже от удовольствия. Провидение посылало мне руку.

      Мне очень нравится, что Домбрович называет меня по-русски: Марья Михайловна.

      – Какое сияние! – Он всплеснул руками и опустил глаза.

      Мой белый башлык расшит золотом. Со стыдом признаюсь, что он мне стоил сто рублей.

      – Вы гуляете? – спросила я.

      – С наслаждением, – сказал Домбрович. – Не думал встретить вас на этой стороне.

      –

102

Да, надо сделать выбор! (фр.).