Рейнеке-лис. Иоганн Гете

я был голоден, ты меня пропустила, а теперь, когда я наелся, не пускаешь!..»

      Я между тем ворвался в дом к попу, который преспокойно сидел за обедом. Перед ним стояло блюдо с еще горячим жареным петухом. Я схватил петуха и выскочил за дверь.

      Поп закричал не своим голосом, кинулся было за мной, да зацепился за стул и опрокинул стол со всей снедью, что была на нем.

      «Бегите, ловите, колите!..» – завопил он, но тут же поскользнулся в луже супа и шлепнулся в нее.

      На крик сбежались люди, а поп продолжал орать как полоумный:

      «Что за наглый вор! Стащил жаркое! Прямо со стола!..»

      Разъяренные люди кинулись за мной в погоню. Я мчусь впереди, добегаю уже до амбара и роняю петуха: мне стало не под силу его держать – был слишком тяжел. Толпа потеряла меня из виду, но, увы, какую добычу я потерял!

      Подоспевший поп, поднимая петуха с земли, заметил в амбаре волка.

      «Люди! Сюда! Не зевайте! Еще один грабитель попался нам в руки! – кричал священник. – Если он улизнет, мы станем посмешищем для всего нашего края!..»

      Тут на волка посыпался град ударов, пока несчастный не потерял сознание и не рухнул на землю. За всю свою жизнь этот неудачник не терпел таких побоев. Ну и картина была бы, если бы какой-нибудь художник изобразил, как растяпа Изегрим уплатил священнику за ветчину и за сало!

      Крестьяне вытащили его из амбара и, считая подохшим, выбросили на свалку. Сколько времени он там провалялся, как пришел в себя и как ему удалось выбраться оттуда, не знаю.

      И все-таки даже потом, спустя год, волк клялся мне в своей вечной дружбе. Эта вечная дружба продолжалась, правда, недолго. А зачем она ему понадобилась, не трудно было смекнуть: он мечтал хоть раз в жизни поесть вволю свежей курятинки. А я, чтобы позлее над ним наглумиться, взялся проводить его на один чердак. «Средняя балка, – сказал я ему, – служит насестом петуху и семи жирным курам».

      Ночью вышли мы, идем. Чуть пробило полночь – пришли. Я знал, что окно чердака закрывается ставнем. Днем его поднимали и подпирали легкой планкой, а на ночь планку отставляли, и ставень опускался. Но я знал, что в этот час ставень был еще поднят.

      Я притворился, что влезаю первым, но тут же отстранился, якобы из вежливости пропуская дядюшку волка вперед.

      «Смелее! – сказал я. – Если хотите хорошей добычи, не зевайте! Куры здесь откормленные!»

      Волк осторожно влез на балку, пошарил по сторонам и раздраженно проворчал:

      «Вы меня привели не туда! Здесь и перышка куриного не найти!»

      А я отвечаю:

      «Тех кур, что сидели поближе, я уже успел похватать. Остальные садятся подальше от окна. Будьте спокойны и потихоньку, полегоньку двигайтесь дальше…»

      Пропустив Изегрима, я незаметно пятился назад, к окну. Выскочив наружу, я дернул подпорку – ставень с шумом захлопнулся, а волк так затрясся от испуга, что грохнулся с узкой балки на пол.

      Во дворе горел костер, вокруг которого, подремывая, сидели люди. От шума они проснулись.

      «Что