Русская смерть (сборник). Станислав Белковский

главнокомандующего. Еще. Я от имени всего советского руководства писать не могу. Потому что это не обсуждалось на Политбюро. Могу только от себя писать. Мол, как представитель советского руководства, так и сяк.

      Второе – годится, Леонид Ильич. Но с обращениемто как?

      Придумай другое.

      Но…

      Я тебе сказал.

      Тогда можно написать «Верховному Правителю Святого Престола». То есть – уважаемый Верховный Правитель Святого Престола.

      Ладно, хрен с тобой. Чувствую я, не премию мне дадут, а маршальского звания лишат. Проведу остаток жизни на завалинке.

      Владыка подал мне руку, и я увидел, как ему больно. Те глаза, которыми историю видел, еще есть, работают. Я сел за стол и накорябал письмишко.

      Сколько же лет я ничего не писал саморучно! Еле-еле, в час по чайной ложке. Корябал-корябал, корябалкорябал. Мой исповедник мог потерять терпение, но не потерял его.

      – Ладно, забирай, Никодим. Когда ты едешь?

      – Через пять дней, Леонид Ильич.

      Не понял я, что было на лице его – болезнь или счастье. Так никогда больше и не узнал, и не узнаю уже.

      Я не верил ни в какую премию через папу, но исповедник мне действительно помог. Когда нажал на красную кнопку и вызвал доброго Лившица. А так бы куковал я, как пень, со старухой и егерями. Правда, пень никакой не кукует, а кукуют только птицы. И, кажется, даже всего одна из них. Которая так и называется.

      Вы думаете, это не так?

      И стихи мои в журнале опубликовал. Я про них и думать забыл, а он опубликовал.

      Через неделю явился Костя Черненко. Прямо с утра. Редко так делал. Он не бог – не бог весть какого ума. Но меня-то давно знает. С Молдавии еще. С конца сороковых. Когда еще сам Сталин был жив. Костя разбирается, что у меня к чему. Потому с грязно-серым лицом и пришел.

      Короче, Никодим умер. Отравили. Или погиб – как правильно теперь говорить? Отравленной водкой, которую сам и повез в подарок к Папе Римскому. Прямо перед приемом скончался. 49 лет.

      Да.

      Сорок восемь даже, до сорока девяти чуток не дотянул.

      Слуга Господень, понимаешь ли.

      Леонид Ильич тогда поехал в Кремль и вызвал Андропова. Он уж давно никого не вызывал, тем более – Андропова, а тут.

      К самому началу встречи навроде собрался дождь. Или не дождь, если таких дождей не бывает. Окна пошли странно запотевать. Будто в бане. В Кремле так и не бывало раньше, не припомню. При Сталине, может, и бывало, но при Иосифе Виссарионыче всякое случалось.

      И мертвые оживали.

      – Скажи, Юра, ты не слышал, что у попа у этого, который в Италии помер…

      – Митрополита Никодима Ротова, Леонид Ильич.

      – Могла быть в кармане бумага на бланке Генерального секретаря. Не знаешь?

      Андропов замялся. Но если что, я-то знаю, что буду делать. Я не примусь терпеть прямого предательства. Я восстановлю Карело-Финскую ССР. Шестнадцатую республику. И поставлю туда этого Юру. Юрка, ети его в душу. Откуда пришел в Москву, туда и вернется, шельмец. А на КГБ – Цвигуна.

      Нет, я жду ответа. Я еще жив, и не старый совсем.

      – Так