Танцующая на ветру. Наталия Терентьева

турок.

      – Ты голодна?

      Я пожала плечами и, поколебавшись, кивнула. Два часа назад я вроде ела у отца Андрея, я же не растущий мальчик, чтобы так быстро проголодаться. Но, наверное, от ходьбы по городу, от холода аппетит пришел очень быстро.

      – Вот и хорошо! У меня даже что-то домашнее есть, мама приносила.

      Виктору Сергеевичу, сердцееду и совсем взрослому человеку, мама приносит еду. Наверное, это трогательно, только сегодня меня уже ничего не трогало. Рассказать ему историю, что я вчера решила, что нашла свою собаку и сама ее, по глупости, сразу же и погубила? Рассказать про тетю Дашу?

      Виктор Сергеевич, как будто услышав мои мысли, не снимая левой руки с руля, правую положил мне на ладонь, погладил, пожал и сказал, тепло и негромко, как верный и хороший друг:

      – Здесь ты можешь говорить всё, что думаешь. Ты такая напряженная, замкнутая сегодня…

      Я молчала и думала о том, как удивительно устроен человек. Пока я не начала читать в большом количестве русскую литературу, задумываться о каких-то серьезных проблемах, жила в детском доме, мир мне казался гораздо проще, понятнее. Сейчас я понимаю в три раза меньше, чем в четырнадцать лет. И замыкаться от него – это мой единственный способ избежать новых проблем и боли. Другого способа я пока не знаю.

      На машине от нашего города до большого поселка, где была моя школа и где живет Виктор Сергеевич, было совсем близко. Автобус шел, объезжая полгорода, собирая людей из разных мест, а с Виктором Сергеевичем мы сейчас доехали минут за двадцать. Может, и правда, ходить в молодежную группу танцевать? Тем более я солистка… В прошлом году я об этом даже не думала – очень боялась первой сессии и второй, потому что рассказывали, что на первом курсе многих отчисляют, особенно тех, кто учится на бесплатном, и на их место берут знакомых или кого-то за деньги. Но я сдала все отлично. Тем летом я видела Виктора Сергеевича пару раз. Мне казалось, что у него есть какая-то новая женщина. Что-то в нем изменилось. Несколько раз он звонил, мы ездили вместе на реку, он по-прежнему обращался со мной как очень добрый старший… четвероюродный брат. Как-то так.

      В квартире Виктора Сергеевича я была один раз, в девятом классе, когда еще жила в детском доме. Мой тренер тогда спросил меня, чего бы мне больше всего сейчас хотелось, а я ответила – посидеть в ванне, как когда-то сидела дома. И я потом долго грелась в его огромной черной ванне, рассматривая узоры на стенах. Большая плитка на них была тоже черная. На каждой плитке был свой блестящий узор, но вместе получался повторяющийся затейливый рисунок. Я думала тогда, что, наверное, Виктор Сергеевич принимает душ по утрам и, глядя на эти диковинные узоры, придумывает нам танцы. В ванной его было красиво и мрачно, но танцы, которые ставил Виктор Сергеевич, всегда были веселые и позитивные. Мы в них никогда не умирали, не страдали, не изображали муку и боль.

      Я бы и сейчас, наверное, ездила заниматься, если бы дорога не была такой неудобной и не занимала полтора часа в один конец, занятия ведь идут в школе. А до нее мне надо добираться на двух разных автобусах, которые ходят очень редко. Виктор Сергеевич предлагал мне отвозить меня обратно,