Кастинг. Инициация Персефоны. Владимир Буров

не должно было случиться.

      Пока они бегали за ей-ней, в том смысле, что:

      – Ушел, скотобаза, как Никита, через забитое специально для него кирпичом окно, а как, так ведь и непонятно, – сказал Миша, и плюхнулся на свой стул из импортного желтого велюра, как был у меня диван, купленный в последний раз перед окончательным и бесповоротным повышением цен, в качестве желанной, как не подлежащая даже мечте мечта:

      – Жилая комната.

      Примерно, как можно сказать, что люди, живущие здесь, как советские, а:

      – Всё равно не привыкли к тому, чтобы не:

      – Всё было по-честному. – А почему?

      – Так ведь очен-но ст-раш-но. – Как говорится:

      – Вдруг опять нечаянно откроют не те кингстоны, а:

      – Тока нижние.

      Ибо сказано:

      – Никто не знает, когда это произойдет. – Но и надеяться на обратное, смысла вроде нет.

      Так примерно и вышло, подходят они огорченные к своему столу – еще должно быть – полному пива и раков – если их количество представить в виде остававшегося еще приличного омара – и видят почти самих себя, если бы было их на одного больше, а так только двое.

      Но оказалось, что их только двое:

      – Куда делся Штрассе? – спросил Михаил.

      – Был здесь, но куда-то делся, – ответил Германн.

      – Присаживайтесь, джентльмены, – сказал сидящий за столом – один из двоих – высокий – мне бы так-то – парень, но со скрипящей головой, точнее ее шеей. Он то и дело брал себя ладонью за нее сзади, и ворочал в разные стороны, как будто разрабатывал перед последним и решающим боем, а скорее всего:

      – Просто лечился аутотренингом.

      – Вы кто? – спросил угрюмо Германн, незаметно приглядываясь к остаткам раков из омара, и пытаясь на глаз проинтуичить: сколько пива они уже успели выпить, так сказать:

      – Без нас.

      – Прошу прощенья, – хотел приподняться парень, – Энддиректор Греческий.

      – А голова чего не так делает на шее? – спросил Михаил тоже, в общем-то, не совсем дружелюбно.

      – Подрабатывал на съемке фильма Ленин-Штрассе Три.

      – Вы каскадер?

      – Больше просто артист.

      – Артист-финансист, – резюмировал Германн.

      – Кто додумался Энддиректора пригласить на роль самоубийцы Раскольникова?

      – Не знаю, но даже восхищались некоторые.

      – Кто, например?

      – Например? Именно, на пример, хорошо, скажу, как-то: Ан Молчановский.

      – Кого вы играли? – Германн демон-стративно вынул пачку Севера, и постучал ей по дну, предлагая этим видом семисоткилометровой тайги задуматься над своей дальнейшей судьбой.

      Но Энддиректор не растерялся:

      – Что, в Ялту больше не закидываете, сразу на Север Дальний идут поезда? – и спел кстати под нолитые уже всем кружки золотого:

      – Идут на Север стада огромные, кого ни спросишь – у Всех Указ-з! Прости-прощай, любимая-хорошая-я, прощай, быть может, в последний раз.

      – Прости-прощай,