В горах. Очерк из уральской жизни. Дмитрий Мамин-Сибиряк

Калиныч сами по себе, потому что трудно было бы подыскать других двух людей, более противоположных и по наружности, и по характеру, и по уму. Первую я хорошо знал по слухам, а со вторым познакомился совершенно случайно в доме того самого Аристарха Прохорыча, который чуть не утопил Калина Калиныча. Гвоздев любил задавать семейные вечера и маленькие закуски, которые обыкновенно заканчивались трехдневным пьянством и теми безобразиями, на какие только способен загулявший российский тысячник. Случайно мне пришлось быть свидетелем одной такой закуски, на которой собрались по какому-то делу в доме Гвоздева человек пять – шесть. «Дела» в Старом заводе без водки не делаются, а где водка, там, конечно, присутствуют и Пальцев, и Заверткин, и остальная братия, одержимая бесом вечной жажды. Калин Калиныч тоже был в числе гостей, и его присутствие послужило неистощимым источником самых остроумных шуток и забавных сцен. Сначала его поили всякой дрянью. Старик пробовал отказываться, но это было совершенно напрасно, – приходилось покоряться своей участи, то есть пить, потеть, утираться неизменным бумажным платком и улыбаться. Когда половина гостей уехала, а другая изъявила непременное желание провести ночь в доме радушного хозяина, Калин Калиныч долго стоял с картузом в руке, не решаясь уйти.

      – Да ты-то чего мнешься? Оставайся! – говорил Аристарх Прохорыч, отнимая картуз у Калина Калиныча.

      – Я-с… я-с с моим удовольствием, – лепетал старик, – только мне нужно домой-с… Дело есть, как же-с!

      – Э, пустяки… Какие ночью дела?! Ты вот оставайся лучше. Куда собрался? Домой? А дома чего не видал? Ведь жена знает, где ты…

      – Это точно-с, только-с оно неловко-с.

      – Чего же тут неловко? Кажется, люди все порядочные, компания приличная, а ты брезгуешь.

      – Нет-с, зачем же-с… Я только насчет того, что я человек все-таки семейный-с…

      – Да что с ним говорить попусту, – вступился Заверткин. – Ты, Калин, говори уж прямо, что твоя Матрена Савишна в подполье тебя посадит, если опоздаешь.

      Все засмеялись. Смеялся Пальцев, смеялся земский доктор, смеялся директор старозаводского технического училища, смеялись два управителя. Этот смех задел Калина Калиныча за живое, и он остался.

      – А что же-с, я и останусь, – говорил он, потирая маленькие ручки. – Матрена Савишна, оно точно, будут сердиться, а я скажу: в гостях воля хозяйская… Хе-хе-хе!..

      – Молодец, Калин Калиныч! – орали пьяные голоса. – Браво, Калин Калиныч! Будь же мужчиной, голубчик, а то ты совсем обабился.

      Через час вся компания расположилась спать в той же комнате, где происходила «закуска». Калину Калинычу было отведено место где-то под столом; он уже разделся и готовился снимать сапоги.

      – А ведь, Калин Калиныч, если рассудить это дело, так ты не совсем хорошо это делаешь, что остаешься спать здесь, – заговорил Пальцев. – Ты, ангел мой, не холостой человек, а оставляешь дома жену одну. Она, ангел мой, будет о тебе думать, что ты бог знает куда забрался. Нехорошо, ангел мой!

      Это было сигналом, и все разом начали уговаривать Калина Калиныча идти домой. Старик