Последний Фронтир. Том 1. Путь Воина. Вероника Мелан

парикмахерской до вокзала четыре квартала пешего хода, и их Лин шагала нарочито медленно. Не садилась в автобус, не спешила, хоть и желала сорваться на бег, заставляла себя не оглядываться.

      «Веди себя, как пацан. Как спокойный прогуливающийся пацан».

      Спокойствия внутри не было. В горле стоял прогорклый вкус спрессованного страха, безнадеги и желания поплакать. Она поплачет, да, но не сейчас, а когда доедет до конечной точки, где бы последняя ни находилась, – когда уедет далеко-далеко отсюда, когда вдруг отпустит навалившаяся на плечи паника «а вдруг Джордан вернулся раньше и уже идет следом?», и неотвратимым и отравленным лезвием войдет в душу правда – полное осознание того, что все безвозвратно изменилось.

      Хотелось позвонить Кони, но Белинда лишь крепче впивалась пальцами в лямки рюкзака и переставляла по лужам деревянные ноги – левой, правой, левой, правой. Кони звонить нельзя – звонком Лин подставит подругу. Да и что она скажет ей? «Я украла его деньги и теперь в бегах?» Кони ужаснется, но поймет. И, быть может, даже попросится следом, но так нельзя, ни к чему, неправильно – дополнительный риск, разделенный на двоих…

      Стриженая голова казалась слишком легкой и постоянно мерзла, хотелось провести пальцами по мокрому и короткому, оставшемуся после длинных прядей ежику, а еще все-таки хотелось выть – волос, несмотря на то, что Белинда наговорила парикмахерше, было жалко.

      «Ладно, отрастут», – убеждала она себя, однако увещевания не помогали. Ножницы будто оставили на душе шрамы – болезненные напоминания о том, что больше никогда и ничего уже не будет, как прежде. Ножницы странным образом лишили ее не только шор на глазах, но и «мозговой» девственности. Срезали тупизну лживых несбыточных надежд и еще сильнее обнажили кровавую правду: Лин уезжает из места, которое любила. Насовсем. Навсегда.

      Мерзла голова, мерзли промокшие насквозь ноги. Мерзла душа.

      Совсем тоскливо ей сделалось, когда до вокзала, откуда в разных направлениях расходились десятки дорог и блестящих рельсовых полос, осталось всего метров двести. Уже высилось перед глазами двухэтажное бетонное здание, шныряла тут и там разношерстная толпа с сумками, у бетонных парапетов курили мужики с обветренными лицами; с остановки, откуда отправлялись автобусы обратно в город, под стеклянной крышей прятался от дождя народ.

      Путь обратно в город для нее закрыт. Добравшись сюда, Лин будто пересекла невидимую черту и осталась совсем одна – одна на полотне судьбы, одна в огромном мире, над которым на многие километры вокруг движутся в неизвестность тяжелые серые облака. Вот и она, как облако, скоро отправится в неизвестном направлении. Где закончит путешествие? Где осядет? Зачем? И что по прибытии в новое место будет ждать ее?

      Теперь ей хотелось не плакать – реветь, но она никогда не ревела. Не позволит себе и сейчас, когда руку протягивает щербатая попутчица – та самая незваная новая жизнь, – давай, мол, пошли уже – чего торчишь?

      Длинным гудком прокричал вдали состав; ему, набирая ход, вторил еще один.

      – Давай, мы опоздаем на автобус! – подстегнула набрать