Волшебный дневник. Сесилия Ахерн

и ласково улыбнулась:

      – Да нет, нам будет тут хорошо. Все уладится.

      Мне стало легче, когда я услышала ее слова, произнесенные твердо, уверенно, ведь я снова обрела главного человека в своей жизни, на которого могла положиться.

      – А мы надолго тут? Какие у нас планы? В какую школу я пойду осенью? Можно мне вернуться в школу Сент-Мери?

      Все еще улыбаясь, мама отвернулась от меня и вновь стала смотреть в окно.

      – Нам будет тут хорошо. Все уладится.

      – Мама, я знаю, – произнесла я в отчаянии, но стараясь не выдать себя голосом. – Ты уже говорила. Но сколько времени мы пробудем тут?

      Она промолчала.

      – Мама! – позвала я несколько тверже, чем прежде. – Нам будет тут хорошо, – повторила она. – Все уладится.

      Я могу быть хорошей, но только когда хочу, поэтому я наклонилась к ее уху, намереваясь сказать нечто такое, что даже не могу написать, но тут раздался тихий стук в дверь, и почти тотчас на пороге появилась Розалин.

      – Вы обе здесь, – произнесла она, словно обыскала весь дом, прежде чем обнаружила нас.

      Я отпрянула от мамы и вновь уселась на кровати. Не отрываясь, Розалин смотрела на меня, словно хотела прочитать мои мысли. Потом выражение ее лица потеплело, и она вошла в комнату с серебряным подносом в руках и в новом наряде в стиле «чайного платья»[17], из-под которого высовывалась комбинация.

      – Ну как, Дженнифер, ты хорошо спала?

      – Да, прекрасно.

      Мама с улыбкой повернулась к Розалин, и я поняла, что не злюсь на нее, когда она обманывает других, лишь бы не обманывала меня.

      – Я рада. И еще я приготовила тебе завтрак, так, чуть-чуть, просто чтобы у тебя были силы.

      Розалин продолжала что-то говорить и одновременно, не останавливаясь, ходила по комнате, передвигала стулья, ставила на место кресла, поправляла подушки. А я тем временем наблюдала за ней.

      Чуть-чуть, сказала она. Такого чуть-чуть хватило бы на несколько сотен завтраков. На подносе не было пустого места. Нарезанные фрукты, овсянка, тарелка с тостами, два вареных яйца, небольшая пиала, насколько я поняла, с медом, одна розетка с клубничным джемом и другая с мармеладом. Еще на подносе стояли заварной чайник, молочник, сахарница, лежали полный столовый прибор и салфетки. Неплохо, наверное, для человека, у которого все проблемы утром решены с низкокалорийным батончиком и кофеваркой, и, лишь сочтя, что этого требует долг вежливости, мама согласилась принять поднос.

      – Очаровательно, – сказала она, глядя на поднос, который был поставлен на деревянный столик, и как будто не обращая внимания на Розалин. – Спасибо.

      Тогда я подумала: понимает ли мама, что расставленные на подносе продукты должны быть съедены и что они не произведения искусства, которыми можно лишь любоваться?

      – Мы тебе очень рады. Хочешь еще чего-нибудь?

      – Свой дом, свою жизнь…

      Это прозвучало с изрядной долей ехидства, хотя в мои намерения вовсе не входило смеяться над Розалин, которая

17

Особое платье для чаепития в пять часов.