Азовское море и река Рожайка (сборник). Александр Торопцев

не понял Славка.

      Перед ним метрах в двадцати играло цыплячьими желтыми листьями дерево, будто солнце полдневное свалилось в посадки, рассыпалось от удара на крошки листочки да так и осталось жить на дереве.

      Они подошли поближе, и Славка понял: не листья это, а жердёлы!

      – Вот это да!

      – Обливная! – Дядя Вася нагнул ветку и сорвал плод. – Можно рвать, созрела. И вкус приятный. Ай да дерево! Как я его раньше здесь не замечал?!

      Жердёлу эту словно кто-то облил по весне волшебной водой, которая оставила на нем тысячи капелек. Они все выросли за лето, соком сладким налились, пожелтели. Рви – не хочу!

      Возвратились они домой, вывалили жердёлы в большой таз, бабушка включила керогаз[3]: «Вкусное варенье будет». А Славка лег на кушетку под вишней – и побежали, побежали перед глазами тысячи жердёлок.

      Спал Славка крепко и спокойно. Большой веер из вишневых ветвей отгонял от него июльскую жару, кот Персик (чисто-оранжевой масти ленивое создание) подмурлыкивал рядом. Шарик дремал в будке, даже куры угомонились в курятнике. Никто ему не мешал.

      И вдруг почувствовал Славка в своем сне что-то очень необычное – не страшное, злое, колдунье, не сказочное, доброе, веселое, а какое-то вкусное-вкусное, непонятно откуда появившееся. Он заворочался на кушетке, слуга-ветер над ним усердно заработал вишневым опахалом, а мухи зажужжали: спи, отдыхай!

      Но не мог спать Славка! Опутывала его, пропитывала насквозь странная вкусность! Разбудила она его, открыл он глаза, посмотрел на вишню, затем на бабушку, колдовавшую над большим грибом. Да не гриб то был, а керогаз с тазом. А над тазом парок клубился, и шапкой-невидимкой висела волшебная вкусность.

      – Как раз ко времени, – улыбнулась бабушка. – Смотри, какая пенка!

      Она показала ему деревянную ложку, но он в ней ничего не увидел, пришлось подняться, подойти к грибу-керогазу. И тут Славка, полусонный, обомлел: варенье!

      Жердёловое варенье – лучшее в мире! Кто не видел его – янтарное, пахучее, тот никакого варенья не видел. Кто не ел жердёлового варенья с легкой кислиночкой, с такой же легкой горчиночкой, но сладкое, липучее, как мед, как мед же, полезное, тот ничего не ел. А кто не пробовал пенки жердёлового варенья… Нет, пенки, конечно, всем достаться не могут, потому что мало их. Пенки только для тех, кто протопал поутру километра четыре до посадок, нарвал там собственными руками ведро жердёл, принес их бабушке.

      – Садись, – сказала бабушка. – Помидоры порезать?

      – Нет, – молвил Славка, – пенку хочу.

      – Оно и верно! Держи хлеб, и вот тебе блюдце.

      Бабушка поставила перед ним блюдце с рыхлой, солнечно-желтой пенкой, из которой сочилась яркая, смолянистая, янтарная жидкость, и сложила на груди корявые руки: как-то оценит ее работу внук?

      А Славка отломил от белого хлеба кусок мякоти, макнул его в рыхлость пенки, она охватила хлеб душистой ваткой, и он его в рот – ам!

      – Ух! – вырвалось у Славки. – Ну и вкуснота! Никогда

3

Керога́з – нагревательный керосиновый прибор для приготовления пищи.