Азовское море и река Рожайка (сборник). Александр Торопцев

и сказал:

      – Ладно. Никому не скажу.

      И побежал на море. И никому ничего не сказал, хотя ему очень хотелось рассказать друзьям о бабушкиных революционерах, бродягах и прочих попрошайках.

      «Мы идем по Уругваю!»

      Они возвращались из летнего кинотеатра дома отдыха, фильм там смотрели классный – «Война Гаучо». Вечер был черный-черный, теплый-теплый. И Колька вдруг запел от такой черноты:

      Мы идем по Уругваю, аю!

      Ночь – хоть выколи глаза.

      Слышны крики попугаев, аев!

      И другие голоса.

      Конечно, пел здо́рово громко, четко: эхо носилось по черным акациям, как бешеное. Пропел Колька куплет и говорит:

      – Айда к Санько в сад! У них вот такой белый налив!

      – Да ну… – У Генки в саду этого добра хватало.

      – А грушу они посадили, видел? С два моих кулака каждая.

      – Она первый раз плодоносит. Всего три груши на дереве.

      – Нам хватит. Попробуем хоть иностранную грушу.

      – А почему она иностранная? – спросил Славка. – На нашей ведь земле растет.

      – У них старший сын в загранку ходит, оттуда привез. Может, даже из самого Уругвая.

      Я иду по Уругваю, аю!

      – Вообще-то их дома нет. – Генка клюнул на уругвайскую грушу. – Айда.

      Ночь – хоть выколи глаза…

      – Тихо ты!

      Мальчишки подошли к участку Санько, на котором торчали крохотные деревца и стоял небольшой домик-времянка без света.

      – Никого нет, точно говорю. Они обычно допоздна не спят. – Колька оглянулся и перемахнул через загородку.

      Уругвайскую грушу они искали долго: фонарик включать нельзя было. Но все-таки нашли. Маленькое деревце еле стояло под тяжестью трех своих груш и тяжелой южной ночи.

      Колька потянулся за плодом.

      – Не отрывается! – шепнул он отчаянно. – Вот это сорт! Ух, наконец-то! Рвите, чего уставились? Славка, тебе самую большую. Вон ту.

      Славка дернул на себя грушу, она не оторвалась – деревце согнулось в дугу.

      – Ветку держи! Вот так. Побежали, а то заметит кто-нибудь. Здоровые, как бомбы.

      – Ложись, идет кто-то! – Генка упал в картофельную грядку, прижав к груди свою бомбу-грушу.

      В соседнем огороде человек прошелся туда-сюда, постоял, поохал, вернулся в дом.

      – Бежим!

      Они отбежали подальше от опасного места, включили фонарик.

      – Точно, уругвайские! – оценили в один голос и, как самые голодные на свете нищие, набросились на груши.

      Они были жесткие, недозрелый сок вязал рот, а крепкая мякоть забивала зубы, но…

      – Классный сорт! – чмокали от удовольствия воришки.

      …А через день, проходя с донками на море мимо участка с оборванной уругвайской грушей, Славка увидел девчонку. Маленькая девочка стояла, упершись ручками в загородку, и смотрела грустными глазами на дорогу, на пыль, которая поднималась облачками от Славкиных сандалет, на его руки с донками. Ее ярко-желтые волосы свисали двумя тугими косичками через плечи на грудь; на щеках обиженно темнели