Детский дом и его обитатели. Лариса Миронова

спальни детей. Обитательницы комнаты лежат в одежде и обуви на свежих покрывалах. На кедах глина. Обсыхая, она щедро сыплется на постель.

      – Опять наляпали? Сейчас же снять! – выкрикнула Людмила Семеновна, указывая перстом на стенку.

      Картинки из журналов – синеглазый Делон, знойный Боярский… Она уже совсем не та, что была недавно в кабинете. Куда девалась её представительность, радушная улыбка! В полном смятении и страхе я внезапно бойко выпалила:

      – Добрый день, девочки!

      – А что, правда? – сказала одна из них, обращаясь к своей подружке.

      – Я теперь буду вашей воспитательницей. Меня зовут Ольга Николаевна…

      Не успела я произнести эту запоздалую дань вежливости, как одна из девочек, лихо цыкнув зубом, коротко и категорично выдала:

      – Пшшшла вон.

      Я вздрогнула, всё нутро моё тревожно заныло. Бегом, бегом отсюда, из этого вертепа! Пока живьём не слопали.

      – Это не вам, – сказала девочка, обратив, наконец, и ко мне своё безразличное лицо.

      Скользнув взглядом в мою сторону, Людмила Семёновна неуклюже засуетилась и поспешила на выход.

      – Вы уж тут сами… Ещё две комнаты на втором этаже. Трудные дети, трудные… – скороговоркой произнесла она над моим ухом и тут же исчезла за дверью.

      Теперь я почувствовала себя увереннее – по крайней мере, не будет лишних свидетелей моего позора. Девочки молчали, молчала и я. Присев на край тумбочки, украдкой разглядываю своих будущих воспитанниц. Мои будущие воспитанницы, однако, не проявляли ко мне ни малейшего интереса. Молчание становилось непереносимым, угнетающим, и я, усевшись удобнее и набрав в грудь побольше воздуха, вознамерилась уже произнести лихой экспромт на педагогическую тему – лишь бы не молчать, как та, что лежала на постели, счастливо предотвратила это позорное действо, решительно развернувшись ко мне лицом. Я замерла с открытым ртом, подавившись так и не рожденной речью. Положение моё становилось просто катастрофическим, это было уже совершенно ясно. Да, надо честно признать – мадам, вы потерпели полное фиаско… Да… Моя педагогическая карьера стремительно и весьма постыдно завершалась, так и не успев начаться. Однако я не вылетела вон, чего мне в этот момент более всего хотелось, а почему-то, вопреки логике и здравому смыслу, продолжала сидеть на тумбочке и молчать в пень. Тяжело отлепившись от кровати, девочка села и молча посмотрела на меня. Я подумала, что сидеть вот так будет совсем уж глупо, встала, подошла к ней и хотела уже погладить её по растрёпанным волосам. Но…

      – Не протягивай руки, – дернувшись от меня, резко, неприятным голосом сказал она.

      – А то протянешь ноги, – подала, наконец, голос вторая обитательница спальни…

      Я перестала дышать. Снова зависла томительная пауза. Я отчетливо понимала, что счастливый момент моего спасения безвозвратно упущен – теперь уже просто так сбежать, позорно ретироваться, невозможно ни по каким причинам. За нами всё-таки Москва…

      Я снова села на тумбочку