Дрейфующая станция СП-40 бис. Андрей Сулацкий

дед сексуальной политкорректностью), кто бы подстраховал, в случае чего, за рулём и в лесу, у него не было. И только, когда я подрос, прадед мой, можно сказать, целенаправленно обучил меня вождению своего жигуля. Чтобы мог я в критической ситуации самостоятельно по лесной дороге хотя бы до трассы добраться.

      Вот и поехали мы с ним тогда вдвоём “стараться”. Лоток он ещё раньше, в гараже сколотил, закрывшись от чужих глаз на замок. Сначала по трассе ехали. Потом свернули на какую-то раздолбанную грейдерку. Затем и вовсе – на лесную дорожку. То ветки по крыше колотят, то, того и гляди, на брюхо жигулёнок в колее сядет. Хорошо, что хоть тогда достаточно сухо было, никакой особой грязи. Несколько раз ручьи переезжали, которые на Урале гордо речками именуются. Но всё выше и выше в горы, и всё дальше и дальше в лес. Мне как-то даже удивительно было, что на достаточно населённом Южном Урале такие глухие места до сих пор имеются. Потом дорога-недоразумение вовсе кончилась. Дед остановил машину и сказал, что ещё километра три-четыре придётся пройти. Сам из багажника взял рюкзак с лотком и перекусом. А мне совковую лопату вручил. И как Ленин ладонью указал общее направление дальнейшего перемещения в пространстве. Сначала с пару километров шли по тропе, на которой человеческих следов фактически не было, зато кабаньи и собачьи присутствовали. Когда я сказал, что про собачьи следы, дед кхекнул и поправил меня чуток: “Не собачьи это следы, а волчьи. Видишь отпечаток стройненький, а не округлый как у собак. Волк это.” Немного напрягло! (“Немного” – это я скромно сейчас сказал.) Дед видит, что я с лица спал и успокаивает по-своему: “Не боись, внучок. Летом они не страшные, в одиночку ходят. Еды им сейчас полно. С людьми не связываются. А, вот, не приведи господь, на кабана наткнёмся… или на аюшку⁴⁶ с малышами.” А ничего, так, он меня успокоил – спина мгновенно взмокла! Но обошлось. А потом дед долго какие-то камни рассматривал, что-то под нос бурчал, мол, позаросло тут всё, хрен чего узнаешь. Но это не помешало деду, пошарив под какой-то каменюкой, вытащить оттуда что-то, в тряпицу завёрнутое. Вид у него при этом был предельно довольный: “О! Есть! Ты гляди, Лёш, сохранилась! Столько лет пролежала, а цела.” И показывает мне – в тряпку, оказывается, бутылочка была завёрнута. Знаете, такая маленькая, водочный шкалик. Оказывается, и семьдесят лет назад такие же точно были. А в бутылочке той записка. Я так понимаю, прадедом моим для самого себя оставленная, как напоминалка. Кое-как выковыряв из горлышка залитый парафином сучок, заменявший пробку, деда Толя развернул записку и, кривясь, прочитал написанное. Выдал при этом в полголоса: “Ну, и грамотей я тогда был! Ошибка на ошибке. Но, в целом, так примерно всё и помню.” А потом специально для меня, чуть громче: “Лёш, нам туда.” И показал вверх, вдоль оврага, что за этими камнями как раз был. А саму записку мне, однако, не показал, к себе в карман убрал. И я не думаю, что это он ошибок своих стеснялся. Я, кстати, её потом так и не увидел. В сам овраг мы не полезли – ну, его нафиг, сквозь заросли

46

Аю – медведь по-башкирски. Уральские охотники и вообще люди, часто посещающие уральскую тайгу, не любят произносить в лесу русское слово “медведь”. Считается, что это может позвать зверя на встречу с назвавшим его по имени. То есть слово “медведь” является табуированным для человека, находящегося в тамошней тайге. Ирония состоит в том, что само слово “медведь” уже само по себе является словом-заместителем, иносказанием истинного названия, имени этого зверя. Намёк на исконное название медведя содержится в слове “берлога”, то есть “логовище, жилище бéра“. “Бер” – исходное название этого зверя во всех индоевропейский языках. С учётом этого истинное имя бера является дважды табуированным для таёжников.