Река детства (сборник). Вадим Чернышев

пытались обсосать край.

      Я опять вспомнил про журнал и сделал наконец «красивую» запись: «Есть и соль, и арбузы. Жизнь хороша и удивительна!»

      Берег левый, берег правый

      Водная дорога то становится широкой, как автострада, то сужается, как глухой проселок. Берега сдвигаются и заглядывают в лодку. Буйными травами, пышными цветами украсил их Битюг. Высоченные, в руку толщиной дудки перевиты хмелем и вьюнком. Издалека видна в зеленой осоке вишнево-красная плакун-трава, яркая и жизнерадостная, вовсе не похожая на кислую плаксу. Свесились, любуются своим отражением сиреневые астры. Стойко цветет, несмотря на сентябрь, растение с суровым названием «окопник». Словно соревнуясь между собой, берега выставляют напоказ свою красоту. Я включился в эту игру, разделил лист журнала пополам: «берег левый» и «берег правый». Где больше?

      Скабиоза – это на правом!

      Татарник – тоже.

      А на левом – мята. И за нею – горец!

      Справа – вероника!

      Незабудки – на левом…

      Но вот налево высится нечто удивительное: длиннющая палка, облепленная тесно сидящими желтыми цветами. Я даже причалил, чтобы разглядеть получше. Оказалось, что эти «палки» – там и сям – торчали по всему берегу. Здесь был выгон. Несколько черных коров бродили между желтыми палоками. Многие из этих странных растений были куда выше моего роста – метра два с половиной! По самой земле – округлые мохнатые листья, как уши. А из разложенных по земле ушей – то, что я увидел из лодки, – толстый хлыст с как бы вплетенными в него желтыми цветами. Я узнал гиганта и вспомнил его название. Вполне естественно, что при таких размерах их было два: по листьям он назывался «медвежье ухо», а по цветам – «царский скипетр». Было и третье – «коровяк». Теперь, глядя на прогуливающихся между скипетрами коров, я понял, откуда появилось и это название.

      Получилось у меня в журнале что-то вроде гербария. Но не из растений, а из их названий. Жаль, маловато оказалось у меня сведений, чтобы узнать все цветы в «лицо»…

      А Пыж коллекционирует запахи. Близкие берега пахнут притаившимися зверями и птицами. Вот дохнуло чем-то незнакомым. Может, это черепаха, пригревшаяся на солнце?

      Тоненькая, обрывающаяся, будто пунктирная, ниточка тянется от маленькой птички камышевки, перепархивающей в тростнике. Иногда Пыж поскуливает и нетерпеливо топчется. Наверное, почуял толстый запах кабана, который сидит в тине и смотрит сквозь камыши, как проплывает лодочка с остроухой лайкой на носу.

      После светлых лугов речка прячется в лесу. Тенистые липы, ольхи и клены нависают над водой. Мы плывем под их сводом, как в туннеле. Какой, должно быть, стоит тут дух, когда цветут липы!

      А сейчас здесь пахнет дубом – крепким, ядреным запахом ранней осени. На дубах созрели желуди. Они падают в воду, булькнув увесисто и коротко, как пули. Дубы метят в нашу лодочку.

      Понг! – стукаются желуди о тугую брезентовую палубу.

      Пульк! – выговаривают они, врезаясь в воду.

      «Р-р-р-р!» – выговаривает Пыж, когда желудь угодит в него.

      Водяной пастушок

      Порой