Русское сокровище Наполеона. Людмила Горелик

моя фамилия?

      Как хорошо русский знает, акцент совсем небольшой. Да, ему лет пятьдесят, это поколение еще изучало русский в школе. Она продолжала соображать: материалы, скорее всего, в четвертом зале – там об освобождении Польши. Заславских, конечно, она не помнит, но безымянных фотографий много, может, он кого и узнает.

      Маша пригласила гостя пройти в четвертый зал.

      – Там у нас материалы об освобождении Польши. Если что-то есть о ваших родственниках, скорее всего, это именно там.

      Гость, однако, не двинулся с места.

      – И Кущинских вы не знаете?

      Здесь уже и Маша застыла.

      – Это девичья фамилия моей бабушки!

      Владимир Олегович, который выходил в этот момент из комнаты научных сотрудников, даже остановился, так громко она вскрикнула.

      – Что-нибудь случилось? – поинтересовался он. И обратился к поляку: – Вам нужна моя помощь?

      Маша покраснела: она уже хорошо изучила фонды отдела, но Владимир Олегович, конечно, знает все лучше.

      – Нет-нет, – улыбнулся гость, – меня вполне устраивают пояснения Марии.

      Ах, как жаль, что бабушки уже давно нет! Маша привела Заславского в конференц-зал. Этот маленький зальчик на первом этаже сотрудники использовали, когда нужно было поговорить наедине.

      Якуб уверял, что они с Машей родственники! По профессии он программист, все изучил и проверил по документам – главным образом по тем, что есть в оцифрованных архивах. Просто хотел восстановить историю рода.

      Был когда-то такой польский род Заславских-Кущинских, довольно знатный. В ХVI веке одна часть, Кущинские, обосновалась в Смоленске – город в ту пору находился под польским владычеством, а другая, Заславские, осталась в Варшаве. И вот будто бы Якуб выяснил, что некий Кущинский жил в Смоленске еще в ХХ веке. Маше он доводился прадедом.

      – Да, все сходится, Антон Кущинский – мой прадед…

      Маша задумалась. О прадеде она знала довольно много: бабушка рассказывала. Бабушке было четырнадцать лет, когда ее родители развелись. Она очень любила отца и сильно переживала из-за его ухода. А еще через три года его арестовали и почти сразу расстреляли. Бабушка даже на Машиной памяти сразу начинала плакать, как только речь заходила о ее отце, хоть и годы прошли и старенькая совсем была.

      Как об этом расскажешь чужому человеку, пусть и родственнику? Вряд ли поймет. И ведь расстреляли просто за фамилию. А в 1954-м реабилитировали. О прадеде даже небольшая заметка есть в книге «По праву памяти», Катынский музей жертв политических репрессий издавал. Только как это ему объяснишь?

      Но Якуб оказался куда понятливее, чем она считала.

      – Я знаю, что он был репрессирован, – неожиданно сказал он. – Это очень печальные события. Думаю, вряд ли Антон мог быть похоронен в фамильном склепе.

      Маша удивилась: в каком еще склепе?

      – Да, конечно, – сказала она вежливо, не уточняя.

      Якуб вздохнул:

      – Я бы хотел все же посетить склеп, вспомнить предков…

      – Конечно! –