Во львиной пасти. Василий Авенариус

северянки, действительно, сохраняемся довольно долго, мы ведь потомки древних викингов норманских. А скажите, пожалуйста, мне очень важно знать: хорошо ли говорит Хильда по-французски?

      – Восхитительно.

      – Стало быть, недаром каждое слово ее обошлось мне в две кроны!

      – Вам?

      – Да, она крестница моя, и я приняла на себя все издержки по ее воспитанию.

      – А вы, мадемуазель, воспитывались здесь, в Ни-еншанце? – обратился он к племяннице.

      Вместо маленькой дикарки, однако, отвечала опять тетушка.

      – Нет, в Стокгольме. Отец ее с переводом сюда комендантом так стосковался по девочке, что я должна была поскорее привезти ее к нему, хотя она не окончила еще последнего класса. Это было тем более жаль, что она в своем классе была всегда первой.

      – А я в своем, увы! – всегда двадцать первым!

      – Сколько же вас всех было в классе?

      – Двадцать один человек.

      Черты фрёкен Хульды подернулись облаком: ей, видимо, было грустно разочароваться в таком милом молодом человеке, и, в утешение себе, она достала из кармана небольшую черепаховую табакерку и угостила себя щепоточкой табаку.

      «Ах, ах! – вздохнул про себя Спафариев. – Так-то однажды и племянница будет утешаться в горести и печали!»

      – Вы, стало быть, были последним в классе? – спросила фрёкен Хульда.

      – Выходит, так, но моя ли вина, согласитесь, что нас было не более двадцати одного? Зато я благодетельствовал других, уступал им лучшие места.

      – Вы, господин маркиз, кажется, довольно беззаботны, но сердце у вас доброе.

      – Доброе ли – не берусь судить, но пречувствительное, и при виде чужой беды, чужого горя слезы у меня всегда наготове. Когда я, например, в Индии охотился на львов и тигров, то, зная свою слабость, всякий раз, бывало, нарочно запасаюсь несколькими носовыми платками.

      Во время диалога своего с тетушкой Иван Петрович раз только, и то безуспешно, обратился к безмолвствовавшей племяннице. Она сидела как на иголках и, нечаянно встретясь глазами с молодым гостем, быстро потуплялась. Когда же он теперь, чтобы рассмешить ее, упомянул о своей удивительной чувствительности, она не могла уже удержаться и фыркнула, но тотчас еще пуще устыдилась и прикрыла рот платком.

      Фрёкен Хульда укорительно покачала ей головой, а затем с достоинством обратилась к гостю:

      – Так вы были в Индии? А почем там, не можете ли сказать мне, индюшки?

      Теперь и Иван Петрович вынужден был закусить губу…

      – Почем индюшки? Виноват, не справлялся, но почем слоны…

      – А там кушают и слонов?

      – Самих их на стол не подают – немножко грузны, – но хоботы их у туземцев одно из самых лакомых блюд.

      – И вы тоже ели их?

      – Как же не отведать? И могу уверить вас, что весьма недурно.

      – Но из-за хобота убивать целое животное…

      – Я думаю, и из-за клыков? – решилась в первый раз подать голос фрёкен Хильда.

      – Совершенно верно, – подтвердил с поклоном