Дети декабря. Платон Беседин

колбасу, хлеб. Рвёт упаковку с грибами. Достаёт из пакета квашеные помидоры. Свинчивает крышку «Первака». Цедит в стаканчик. Выпивает, закусывает сначала помидором, затем колбасой и хлебом, а сверху чёрным грибом. И так – десяток раз, в строго установленном порядке.

      Допивает, хмелеет, сметает мусор в пакет, выкидывает в урну. Поднявшись, выходит из дворика на улицу. Улыбается, не замечая прохожих. Ему кажется, что он в мире, и мир в нём. Ему кажется, что его визит сюда, на улицу, бывшую другом, стал правильным, важным решением. И ему хорошо. Пускай на время, но ему хорошо.

10

      В Мариинском парке людей стало больше. Со стороны Банковой движется колонна школьников, натянувших поверх зимней одежды белые футболки. В руках у школьников таблички «Здесь тоже говорят по-русски», «Давай к нам, у нас хорошо», «Мы друзья». Колонна идёт к поредевшему митингу Партии регионов. Его участники разбрелись по палаткам, расселись на паллетах, скамейках, постелив вместо скатертей бело-синие флаги.

      В начинающейся кутерьме, где уже слышны характерные крики и диковатый смех, я не нахожу тех, с кем приехал. Валера не берёт трубку. Вениамину Степановичу лишний раз звонить не хочется. Брожу по дорожкам Мариинского парка с перерывами на обогрев у дымящих бочек.

      Сделав круг, вновь оказываюсь у входа, где блондинка в зелёной шапочке, синей куртке «Барберри» и ярко-красных джинсах раздаёт листовки. Протягивает мне одну, отпечатанную на сероватой бумаге. Мы стоим, гласит листовка, не против Януковича, не против русского языка, не за Америку или Европу, а потому что просто устали жить в говне.

      – Вы и правда устали? – благодушно спрашиваю я. Умеренное опьянение – ни отнять ни прибавить – позволяет соблюдать баланс между нормами приличия и общительностью.

      – Да, конечно.

      Блондинка говорит с акцентом. То ли чешка, то ли полячка. Может, словачка. В общем, откуда-то из Восточной Европы. Хорошо, если с еврейской кровью, как многие там: тогда окажется не только симпатичная, но и страстная.

      – А «вы» – это кто?

      – Мы европейцы, – ещё шире улыбается блондинка.

      Если мы хотим стать европейцами – иначе для чего в который раз собираемся на Майдан? – то нам определённо необходимо научиться так улыбаться. Или хотя бы улыбаться в принципе. Венгры, чехи, словаки, болгары, поляки освоили эту завещанную Дейлом Карнеги науку. До американцев им, конечно, ещё далеко, но путь осилит к дантисту идущий.

      – А ты из какой страны?

      – Чехия, – сообщает блондинка. Не люблю чехов и Чехию, это царство свингеров и порнографии, но девушка мне определённо нравится.

      – О, я был в Чехии!

      – Был? – русский она понимает так себе.

      – Да. Лет, – я прикидываю и ужасаюсь классическому «боже ты мой, как летит время», – восемнадцать назад. Прага, Карловы Вары…

      Я был в Чехии в двенадцать или в тринадцать лет. Надо уточнить у мамы; мама помнит всё. Отец вдруг захотел – интересно, где он взял деньги? – чтобы