Любовь-морковь и третий лишний. Дарья Донцова

что Алиса видела меня в костюме горничной, с маской на лице и с париком Жанны на голове.

      – Ой, у тебя кровь на щеке! – воскликнула реквизитор. – Где поцарапалась-то?

      Я осторожно потрогала царапину.

      – Щепкина в меня щетку швырнула.

      Алиса прищурилась:

      – Чем ты королеве не угодила?

      – Не понимаю.

      – Ты вообще кто?

      – Евлампия Романова, можно просто Лампа, новый гример.

      – Па-анятненько, – протянула Алиса, – небось слушать ее не стала.

      – Ты о чем?

      Алиса ухватила меня за руку, протащила по коридору, потом впихнула в огромную комнату, забитую самыми неожиданными предметами: гипсовыми бюстами, посудой, книгами, игрушками, постельным бельем и штабелями чемоданов.

      – Чаю хочешь? – приветливо предложила реквизитор.

      – Можно, – кивнула я.

      Алиса отодвинула занавеску, схватила с подоконника тарелку с сушками и жестяную коробку.

      – Ты первый день у нас?

      – Ага, – кивнула я.

      – До этого в театре работала?

      – На радио.

      – Ну, там, наверное, другие порядки, – задумчиво сказала Алиса, плеская в не слишком чистые кружки кипяток. – Ладно, ща постараюсь ввести тебя в курс дела. Все актеры страшно суеверны, у каждого своя примета, впрочем, есть такие примочки, которые все соблюдают. Про семечки слышала?

      – Нет.

      – Их лузгать в театре категорически нельзя.

      – Почему?

      – Сборов не будет.

      – Вот глупость!

      Алиса улыбнулась:

      – Может, оно и так, только на невинные семена подсолнечника и иже с ними наложен запрет. Причем сия примета работает во всех театрах и на многих съемочных площадках. Еще упавшая роль!

      – Что?

      – Ну если актер уронит бумаги с текстом, который ему предстоит выучить, то надлежит не медля ни секунды сесть на листы. В любом месте! Грязь, лужа, людное, пафосное место, ничто не имеет значения.

      – А это зачем?

      – Иначе провалишь спектакль.

      – Интересно!

      Алиса захихикала:

      – Да. Это, так сказать, общие правила, потом идут личные заморочки. Имей в виду, актер начинает играть роль прямо в гримерке, одевается, накладывает тон и преображается. До смешного доходит, когда мы пьесу «Царь всея Руси» ставили, я до одури Льва Барашкова боялась. Он в принципе достаточно милый дядечка, интеллигентный, вежливый, а как в Петра Первого перевоплотится, лучше уноси ноги. Представляешь, один раз приволакиваю в гримерку жезл, ну такой атрибут костюма типа посоха, Петр на него опирается. Вламываюсь в комнату, а Барашков уже во всей красе у окна стоит. Я заулыбалась и говорю: «Здрасти, Лев Петрович, вот ваша тросточка!»

      Алиса ожидала, что актер спокойно протянет руку, но Лев вдруг выкатил круглые, совершенно бешеные глаза да как заорет:

      – Кто пустил бабу в покои! Эй, стража, убрать чернавку! Отрубите ей голову, чтоб другим неповадно было в царскую опочивальню входить!

      Алиса тогда перепугалась до потери пульса, у Барашкова был жуткий вид.

      – Надо же! – воскликнула