Девушка с приветом. Наталья Нестерова

же расчетами занимался мужчина с собакой на поводке. Что-то в их облике было знакомым. Тот самый ризеншнауцер – узнала я, – едва не растерзавший меня несколько дней назад.

      Машины шли сплошным потоком. Хозяин могучего пса присел на корточки, чтобы завязать шнурок на ботинке. В этот момент на перекресток, почти не снижая скорости, выскочил джип. Окна в автомобиле были открыты, из них высовывались пьяные молодые люди.

      – Фас! Фас! – закричали они собаке. – Ату! Взять его! – и весело загоготали.

      Ризеншнауцер бросился в сторону машины так стремительно, что хозяин, занятый ботинками, не удержал поводок, от рывка потерял равновесие и упал. Собака, волоча поводок, выскочила на дорогу. Джип уже умчался, а пес попал под «Ниву» с рогатой решеткой-бампером.

      Когда в кино направо и налево убивают людей, мы спокойно наблюдаем за притворными смертями. Но если на экране страдают животные – лошади, собаки, – сердце обливается кровью, ведь они не играют, а страдают по-настоящему. А уж в реальной жизни визг раненого пса был поистине ужасен. Я онемела от собачьего воя и, окаменев, наблюдала, как бедное животное взлетело и перевернулось в воздухе, потом собака упала на тротуар и еще несколько метров ее несло по инерции.

      Мы, хозяин и я, подбежали к собаке одновременно. Пес дышал мелко и часто. Из распоротого брюха по черной шерсти сочилась кровь, стекала на землю, прямо в грязную лужу, в которой оказался пес.

      – Рэй, Рэй! – бормотал мужчина. – Кэридо! О, дьос![2]

      И еще что-то на непонятном языке. Хозяин собаки был в полушоковом состоянии, стоял в луже на коленях, шарил дрожащими руками по голове и спине собаки, произносил иностранные слова и, похоже, собирался плакать. Размеры раны определить было трудно из-за спутавшейся, залитой кровью шерсти. Но собаку нужно было срочно перевязать, хотя бы немного остановить кровотечение.

      Я присела рядом с мужчиной, протянула руку к его груди и быстро расстегнула застежку-молнию на куртке. Как ни был он расстроен, но моим действиям поразился, отшатнулся, так что я едва не свалилась на собаку. Успела пощупать ткань рубашки. Годится, хлопок.

      – Снимайте рубашку, – велела я. – Быстро! Сейчас мы его перевяжем.

      А сама стянула с шеи шарфик.

      Я очень люблю красивую дорогую и модную одежду, но в силу скромных материальных возможностей люблю по большей части платонически. Одеваюсь в то, чем торгуют на барахолках у метро, и лишь изредка радую себя приобретенной в дорогом магазине мелочью – перчатками, сумочкой, бельишком.

      Шарфик из натурального шелка стоил половину моей зарплаты. Теперь он будет перевязочным материалом для раненой собаки и безвозвратно пропадет.

      Хозяин Рэя соображал быстро. Он снял рубашку, помог мне прижать ее к ране и прибинтовать моим замечательным шарфиком.

      Моросил мелкий дождь, голые спина и грудь мужчины быстро покрылись влагой.

      Они почему-то не выглядели болезненно белыми в тусклых сумерках. Очевидно, хорошо загорел

2

Дорогой! О господи! (исп.)