Фарбрика. К. А. Терина

ты, а не там. Значит, здесь оно понастоящее будет.

      Сказав так, Майнц затушил докуренную папиросу, припрятал мундштук и пошёл к подъезду, который приметил для разведки.

      Алёшка увязался следом. Майнц не стал его гнать: на смену злости пришли практические соображения – вдвоём в мёртвом городе всяко спокойнее.

      ***

      Майнц взбирался по лестнице наверх, не забывая слушать медленное своё сердце. Алёшке он велел ждать внизу, сторожить приоткрытую дверь подъезда – чтоб не захлопнулась.

      Сквозь прорехи в стене открывался панорамный вид на Кремль – разрушенный, посеревший, утративший свою гармоническую красоту. В чудом уцелевших башнях зияли неровные дыры. Майнц вообразил, как седыми призраками бродят по руинам наркомы и секретари, смотрят внимательно несуществующие бумаги, подписывают указы прозрачными чернилами. А внизу, в гараже, водитель льёт бензин в бак «Паккарда», не замечая битых стёкол, проржавевшей обшивки и потрескавшейся краски.

      На крыше лютовал ветер. Майнц, прищурившись и ладонью прикрыв глаза от снега, стал смотреть вниз.

      Дело было швах. На подмогу обиженному карле собрались десятки его металлических сородичей. Мост и подходы к электростанции они перегородили намертво. По всему выходило, решили обидчиков обратно в лагерь не пускать. Проучить то есть.

      Беды в том большой нет – на воле ночевать. Страху натерпишься, косточки заморозишь до боли. Голодность будет повышенная – это так, ерунда.

      Карлы завтра уже забудут об обиде, память у них электрическая, короткая. Да и отчётность строгая. Непокойник, конечно, ценность нынче невеликая, один вмёрз в стену, четверо этапом придут. А всё ж электра на него трачена. Отведён был карлам порог производственных потерь: три непокойника на месяц. Не станут они долго лютовать.

      Майнца терзала мысль о карусели. Четыре недели есть у непокойника, чтоб сносить старую электру. Не бывает такого, чтоб подлецы-расчётчики выдали электры с запасом. Майнц чувствовал, как медленнеет организм, соловеет. Хотелось глаза закрыть, приткнуться в уголке и уснуть.

      Спать непокойнику нельзя. Научный факт: от сна нарушается функция электры, ломается какой-то её порядок – и всё, пиши пропало. Будешь как Марковский: хрипеть да ногтями пол царапать. А после свезут тебя в Третьяковку. Раньше-то упырей в землю зарывали, а потом смекнули: зачем беспокойных мертвяков рядом держать, когда наверху целый город для хранения отстроен? Стали свозить в уцелевшие дома да и запирать там.

      Идёшь по мёртвой Москве, тишину слушаешь, а они тебе, упыри-то, из-за стен шепчут.

      Майнц поспешил вниз. Никак нельзя было откладывать возвращение. Алёшке всего-то бед – ночь без пайки да на морозе, у него электры ещё – на троих хватит. А Майнцу в упыри неохота.

      Карусель теперь виделась ему желанным маяком в опасной тьме, где неверный шаг вёл к упырству и бессмысленной чёрной вечности.

      И всё же карусель была страшна – простыми словами не опишешь. Да и не говорят о таком