Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2017. Коллектив авторов

запахом плоти,

      яблочной грудью, бронзовками чтоб соски —

      сиена и сепия —

      с легкой твоей руки

      взмывали и остро зудели в полете?

      Пишешь пустую грудь ради формы… А сердце?

      Дыбом – усы сарацина, вопросы – бровью:

      кто из нас —

      кофе с привкусом перца! —

      кто из нас один на один с любовью?

      Кто выдувал в стекле мои губы и шею?

      Тиражируя запахи, издавал дорогие духи?

      Мировой ширпотреб! Я и плакать уже не умею,

      хотя в детстве писала стихи.

      Заживо склеп сочиненный, пуст мой Пуболь!

      Если не слеп, не нащупать родного угла,

      в облипку – красная – облапила меня боль,

      чтоб я красной нитью по жизни твоей прошла.

      Твоя Galarina,

                           короче – Gala.

      Письмо встречное

      Я к тебе,

      Галатея, Галенька,

      в караульные, в кавалеры,

      дай вне очереди наряд,

      моя муза, диктатор маленький,

      Бог с ней, с волей, – твои вольеры

      вдохновеннее во сто крат.

      Замордованный всякой шпаной,

      я, унылый, развеяться рад,

      но в печенках твоя метода:

      хищный клекот ключа за спиной

      и смирительной хватки свобода.

      Тормозну, и назад с полпути.

      Мне страшно писать взаперти:

      как после первой отцовской порки,

      как после смерти Гарсиа Лорки,

      под надзором осенней осы —

      вплачь растекшиеся часы,

      Мне страшно даже разбить яйцо.

      Я – пожизненное наваждение.

      Не жди. Не нуждаюсь в прощении,

      хоть у моей Богоматери – твое лицо.

      Печали мои утоли…

      До ужаса твой

                        Dali.

      «В разгар студеного распада…»

      В разгар студеного распада

      воспоминания мои

      видны, как сильная рассада

      на почве детства и любви.

      В том опыте землеустройства

      мне не учесть межи и меры

      в прямом родстве и общих свойствах:

      мои – кошмары и химеры,

      мой – счет зерна…

      На поле плевел

      круглогодично длится сев.

      И – дико розов – клонит клевер

      ветра на знаменный распев.

      И ливней стебли, солнца жилы

      уходят в корни,

      не в песок,

      и в путь пустившийся росток

      на мой отеческий Восток

      всех обнадежит:

      будем живы!

      И, буйной порослью горда,

      я памятный сверяю список:

      лопух, и лютик, и любисток,

      и сплошь – татарника орда.

      Дом

      Дом, населенный пустотой,

      всех зазывает на постой

      для слез и для утех,

      там фокус жизни испитой

      и вход – как вечный понятой,

      но я держу тебя: постой,

      ты ближе всех!

      Темнил обманчивый объем —

      оконный нежилой проем —

      зрачком созревшей бездны.

      – Держи меня, раз мы вдвоем,

      над