Зима мира. Кен Фоллетт

должен был выступать их лидер Вельс, но что он мог сказать? Несколько депутатов считали, что если он начнет критиковать Гитлера, то не выйдет из этого здания живым. Они опасались и за собственные жизни. На миг Ллойда охватил леденящий страх при мысли: если убьют депутатов, то что же будет с их помощниками?

      Вельс сообщил, что у него в кармане жилета есть капсула цианистого калия. Если его арестуют, он покончит жизнь самоубийством, чтобы избежать пыток. Ллойд пришел в ужас. Вельс был избранным представителем, а был вынужден вести себя как какой-то преступник.

      Этот день у Ллойда начался с напрасных ожиданий. Он считал «Акт о полномочиях» сумасшедшей идеей, у которой не было ни малейшей возможности реализоваться. А сейчас он видел, что множество людей уверены, что сегодня этот акт будет претворен в жизнь. Он оценил положение совершенно неправильно.

      Неужели он также не прав, считая, что ничего подобного не может случиться в его родной стране? Может быть, он обманывает себя?

      Кто-то спросил о католиках, приняли ли они окончательное решение. Ллойд встал.

      – Я узнаю, – сказал он. Вышел из аудтории и помчался к залу собраний Партии Центра. Как и прежде, он сунул голову в дверь и поманил Генриха в коридор.

      – Брюнинг и Эрсинг колеблются, – сказал Генрих.

      У Ллойда упало сердце. Эрсинг был у католиков профсоюзным лидером.

      – Как может профсоюзный деятель допустить саму мысль о том, чтобы голосовать за этот закон? – сказал он.

      – Каас говорит, что отечество в опасности. Все думают, что если не принять этот акт, то начнется кровавая анархия.

      – Если принять его – начнется кровавая тирания.

      – А что у вас?

      – Наши думают, что если они проголосуют против, то их всех перестреляют. Но все равно они будут голосовать против.

      Генрих вернулся в зал, а Ллойд отправился к социал-демок-ратам.

      – Слабеют самые стойкие, – сказал он Вальтеру и его коллегам. – Боятся, что, если Акт не будет принят, начнется гражданская война.

      Уныние стало еще беспросветнее.

      В шесть часов все вернулись в зал заседаний.

      Первым выступал Вельс. Он говорил спокойно, рассудительно и без эмоций. Он подчеркнул, что в демократической республике жизнь немцев в целом стала хорошей, принеся свободу выбора и социальное благополучие, а также восстановление Германии в качестве полноправного члена мирового сообщества.

      Ллойд заметил, что Гитлер записывает.

      В конце речи Вельс отважно заявил, что остается верен идеалам человечности и справедливости, свободы и социализма.

      – Никакой закон о полномочиях не дает вам права уничтожать идеи, которые остаются вечными и нерушимыми, – сказал он, собравшись с духом: нацисты начали смеяться и улюлюкать.

      Социал-демократы захлопали, но в шуме их совсем не было слышно.

      – Мы приветствуем преследуемых и угнетаемых! – вскричал Вельс. – Мы приветствуем наших товарищей по рейху. Их верность и упорство