Потонувший колокол. Герхард Гауптман

облокотясь на ель,

      Гляжу на церковку, жую себе щавель,

      Глазею и жую исправно.

      Вдруг предо мной, у самых ног,

      На камень падает кровавый мотылек.

      Я вижу, как трепещет он и бьется,

      И хоботком своим трясет,

      Как будто голубой коровий цвет сосет.

      Зову его, – качнулся, и несется,

      И на моей руке затрепетал.

      Я тотчас же в нем эльфа распознал.

      Тут мы пустились в разговоры,

      Ну, тары-бары, лясы, вздоры:

      Что, мол, в пруде

      Лягушки уж икру метают на воде,

      И что теплее ночи стали,

      И то и се, – забыл, о чем болтали.

      В конце концов – ну плакать мотылек.

      Я утешать его, как мог;

      И он опять за разговоры:

      Вот, говорит, беда, они идут как воры,

      Разбойники: бичи звучат,

      «Гу-гу», «го-го», «гу-гу» кричат.

      Тревожат горные вершины

      И что-то тащат из долины,

      Железную там бочку, или что,

      Не ведает никто;

      Взглянуть, так страшно, что за чудо,

      На люд лесной в ветвях и мхах

      Напал жестокий страх,

      Все в глушь запрятались, дрожат, глядят оттуда.

      Решили пришлецы

      Повесить чудище на башне,

      И звон послать во все концы,

      Чтоб был он пыткой нам всегдашней,

      Железным языком бренчал

      И честный род лесной замучил, застучал.

      Я говорю: «гм-гм», мигнул,

      И эльф на землю соскользнул.

      А я сейчас без замедленья,

      Без обещаний и угроз,

      Тайком пробрался в стадо коз,

      И принялся за угощенье,

      Сосал-сосал, что было сил,

      Три толстых вымени до капли осушил,

      Набил живот до отвращенья,

      И марш туда, где перевоз,

      А там их сонмище вверху уж собралось.

      Я думаю: шалишь! Немножечко терпенья!

      И ну ползти,

      За ними следом, по пути,

      Среди камней, по-за кустами, –

      И вижу: восемь кляч с дрожащими ногами,

      В пеньковой сбруе, все в поту,

      Влекут чудовище, влекут на высоту,

      Храпят, и медлят, и опять

      Всей силой тянутся, чтоб вверх его поднять.

      Я не дремлю: в телеге доски гнутся,

      Тяжелый колокол чуть держат, подаются.

      Как добрый дух лесной, помог я им тянуть.

      Близ самой пропасти был путь:

      Ну, вам уж время отдохнуть,

      А я за дело!

      Хватаю колесо – и спицу отмахнул,

      Качнулся колокол, скользнул,

      И загудело.

      Еще удар, еще толчок,

      И – вверх ногами он, и прямо в пропасть – скок.

      Да, это был прыжок! Запел же он,

      И гул, и стон,

      И шум, и звон со всех сторон.

      С утеса на утес железный шар скользил,

      И пел, звонил, что было сил.

      И, брызнув, приняла его внизу вода,

      Пусть там покоится, пусть там лежит всегда.

      Во время рассказа Лесного Фавна начало смеркаться. Несколько раз к концу его рассказа из лесу доносится слабый зов о помощи. Теперь появляется Гейнрих. Гейнрих, совершенно измученный на вид, делает