Ужатые книги (сборник). Александр Образцов

была на самом деле большой степенью свободы. Она непринуждённо посвящала меня в тонкости квартировладения, одновременно подкрашиваясь, причёсываясь, переодеваясь.

      Причём она натягивала колготки, ничуть меня не стесняясь, и поразительно было то, что я смотрел на это спокойно! Что значит – тайный умысел. У неё не было его никогда. Поэтому она летела в Штаты для богатой и радостной жизни, а всевозможные авантюристки обречены были на предательства, измены, разочарования.

      Так, во всяком случае, она объясняла мне, вползая в облегающее тёмносерое платье, свои жизненные позиции.

      – Ну а ты, птенчик, уже завёл себе постоянную девочку?

      – спросила она рассеянно, завершая окраску лица губами и проминая их одна о другую.

      Здесь я не сдержался и стал рассказывать о Елизавете.

      11

      Екатерина смеялась, как дитя.

      Она упала на кровать и билась головой.

      Она подпрыгивала на животе и била себя пятками по попке.

      Она махала руками, как будто ей не хватала воздуха.

      Когда я закончил, она была растрёпана, грим сбился, но глаза её блестели, губы смеялись и она была удивительно хороша! Тем более что она тут же решила, как мне жить дальше.

      – Она тебя достанет из-под земли. Я бы, во всяком случае, сделала это в элементе… Как? А ты что же думаешь, сведения о человеке уже ничего не стоят?.. Вот! Если сведения о человеке были в нашей стране основным товаром, то уж сегодня-то за баксы тебя привезут хоть в маринаде!.. Не плачь, птенчик, не хмурься. У меня есть для тебя хорошая новость. Вот.

      И она бросила мне свой паспорт.

      – Что? – не понял я.

      – Посмотри на фотографию.

      – Ну? И что?

      – А то! А теперь посмотри на себя в зеркало! Ничего не находишь?

      Как я раньше не замечал! У нас с нею было одно лицо! Вот почему она с детства меня терпеть не могла!

      – С сегодняшнего дня будешь называться Екатериной Викторовной Гусевой. Жить будешь в этой уютной квартирке. Носить будешь… – она снова упала, хохоча, и задрыгала ногами, – носить будешь мои… мои лифчики, мои трусики и пользоваться… пользоваться моими памперсами!

      12

      Мне было совсем не смешно. О чем я тут же ей сказал в довольно резкой форме. Она нахмурилась.

      – Ну и дурак, – сказала она. – Можешь катиться к своему фельдфебелю. И я посмотрю через полгода, когда прилечу из Штатов, как она об тебя ноги вытрет. Ему предлагают такой выход, что другой ради этого вывернулся бы наизнанку, а он, видите ли, не хочет быть клоуном. Это же приключение, ты понимаешь или нет? Это для тебя праздник на полгода!

      – Ну, хорошо, – сказал я, – допустим, что это… необычно. Но, во-первых, у меня сорок первый размер обуви…

      – Я тебе оставлю две тысячи баксов, не волнуйся. И даже без отдачи, такая я добрая. А сейчас обучу краситься, подкладываться для рельефа под всякие места, пользоваться контрацептивами…

      Здесь она снова упала от хохота. У меня задрожали губы.

      – Ты можешь надо мной посмеяться, а потом улететь. И там рассказывать эту историю… в лицах… Какие вы злые, женщины.

      – Ну