Siltntium! Пугачевские дети (сборник). Александр Образцов

Встречал поезда с востока и с запада – стоянка здесь для всех была одинакова, шесть минут – он успевал пройти по земле от первого вагона до четвертого, затем подтягивался на руках на бетонную платформу, шёл до одиннадцатого, спрыгивал в гарь и заканчивал шестнадцатым вагоном, повторяя открывшуюся ему истину:

      – Ведь ничего нам больше не надо. Ничего!

      Озадаченные пассажиры провожали его приближающимися к истине глазами и возбужденно пересказывали услышанное в купе и тамбурах.

      – Действительно! Что нам ещё надо?.. Ничего! Куда мы, прости господи, рвёмся?..

      Так пошла гулять по земле брандахлыстова ересь.

      Власти издавали указы, постановления, конституцию меняли, пытаясь расшевелить население областей – всё тщетно.

      Тот, у кого была печка, садился у неё на корточки, задумчиво следил за игрой огня. У кого печки не было (а таких оказалось большинство) собирались у костров на окраинах, в заброшенных парках, а то и в кочегарках, не переведенных пока на газовое топливо, и смотрели, как одна стихия переходит в другую.

      Могучая сила людей возвращалась к ним.

      Брандахлыста же власти всё-таки вычислили, привезли в столицу, и он, как это всегда случается, начал проповедовать в различных закрытых компаниях.

      И камины были для этого сооружены из особого краснощёкого кирпича, и люди собирались в очках, с блестящими волосами – а всё было как-то не взаправду.

      Брандахлыст скучал.

      И называл он эти свои сегодняшние дела одним словом – грустнопупие. Или разнопопие. Смотря по настроению.

      Вайнберг

      Хургин называл его позором еврейской нации. В Литинститут он поступал как токарь-расточник, член бюро райкома партии. Учился в семинаре известного советского писателя-реалиста, бывшего партизана Евдокимова.

      Но Вайнберг не потому писал о партизанах. Партизаны были музой Вайнберга с детского садика.

      Когда партизан Евдокимов брал в руки очередной рассказ Вайнберга, руки его дрожали от ярости, но придраться к Вайнбергу из-за выбора темы было невозможно. Тогда он говорил тихо, но с большой внутренней силой:

      – Вот вы пишете, Вайнберг, такие слова «Партизан Миша Минкин подполз к завернувшему за угол фашистскому часовому и когда тот начал дуть на замерзающие пальцы рук, бросился на него и вонзил в грудь кинжал по самую рукоятку». Если вы, Вайнберг, считаете возможным вонзить кинжал в грудь по самую рукоятку, то вы, очевидно, пробовали это делать? А?.. Вайнберг, я к вам обращаюсь!

      – Нет, не пробовал, – так же тихо отвечал Вайнберг, который в отличие от Евдокимова, не был реалистом, а скорее мистиком. – Но я помню, что сказал Алексей Максимович Горький маршалу Буденному, когда тот обвинил писателя Бабеля в неумении рубить людей…

      – Врагов, Вайнберг, врагов!

      – В конечном счете, все-таки людей, а не коров. Так вот Алексей Максимович сказал маршалу Буденному: для того, чтобы быть поваром, не обязательно в котле вариться.

      – Но писатель Бабель, Вайнберг, прежде чем всадить