Волчья ягода. Ольга Егорова

маленькой и хрупкой девочке с очень больным сердцем. У нас есть ребенок. И… я люблю ее, Аня.

      «Он любил Арзи, – сразу же вспомнила я твои слова. – Но ту, другую девушку, он любил тоже…»

      И мне вдруг стало ясно – у тебя два сердца.

      Но одно из них – то, которое главное – принадлежит не мне…

      Мой поезд уже дал гудок к отправлению. Глотая слезы, я заспешила к своему вагону. Ты догнал меня, схватил за плечи и прижал к себе так, что у меня хрустнули косточки.

      – Прости, – прошептал, покрывая мелкими торопливыми поцелуями лицо, шею и залитые слезами глаза. – Прости меня, моя любимая… Я должен быть с ней… Иначе нельзя. Но я всегда буду любить тебя. Буду любить и помнить мою девочку… Мою русалку…

      Я вскочила на подножку, а ты вдруг достал из кармана и протянул мне половинку большой перламутровой раковины.

      – Возьми. Это я нашел на берегу в тот день, когда мы познакомились. Вторая половинка у меня. Кто знает, может быть, когда-нибудь…

      Я сжала свою половинку в ладони.

      А дальше случилось невероятное. В моей руке раковина будто вспыхнула, и на короткий миг мне показалось, что я сжимаю в ладони горящий уголь…

      Вскрикнув, я разжала пальцы, и раковина упала вниз, на железный пол вагонного тамбура. Следом за ней упало вниз и перестало биться мое сердце – я вдруг поняла, что по неосторожности могла бы потерять твой подарок. Наклонилась и быстро подняла раковину, ни на секунду не побоявшись снова обжечься.

      Страх потери оказался в сто крат сильнее страха физической боли.

      – Может быть, когда-нибудь… – тихо повторил ты, и я заметила, как в твоих глазах сверкнули слезы.

      Поезд, громыхнув колесами, сдвинулся с места. Ты еще долго шел рядом, потом бежал. Мы не могли сказать друг другу ни слова, потому что нет на свете таких слов, которые сумели бы передать все то, что мы тогда чувствовали.

      Слова были лишними.

      Уже потом, когда я совсем потеряла тебя из виду, ко мне подошла проводница и попросила освободить тамбур, потому что находиться в нем при открытой вагонной двери было опасно.

      Я не поняла ни слова из того, что она мне говорила, но послушно отошла в сторону, повинуясь интонации ее голоса.

      Оказавшись в своем купе, я присела у окна и долго смотрела на мелькающие перед глазами стволы деревьев и серые облака на далеком горизонте, сливающимся с морем, которое меня не простило.

      Теперь я знала: это оно, море, придумало для меня такое изощренное наказание, такую немыслимую пытку. Это оно заставило меня узнать, что ты есть на свете, полюбить тебя и потерять – навсегда. Соединило и тотчас разъединило две половинки одного целого, раскидало по миру, как обломки погибшего корабля, как две песчинки из своего подводного царства…

      Свою половинку раковины я еще долго сжимала в ладони. Пальцы затекли, стало ломить в суставах. Я разжала их, и почти не удивилась, увидев на ладони длинную красную полоску – след от ожога.

      Коробка со сложенными в аккуратную стопочку сотенными купюрами стояла рядом, на полу.

      Майя