Улица Красных Зорь (сборник). Фридрих Горенштейн

муромской дороги стояли три сосны,

      Прощался там мой милый до будущей весны.

      Недавно мне приснился тяжелый страшный сон,

      Мой миленький женился, нарушил клятву он.

      И когда пела, так сладко плакалось. Понимает: скоро дети придут с прогулки, пора умыться да утереться, а все не может остановиться, плачется и поется, поется и плачется. Вдоволь наплачется, и веселей становится, вспоминаются песни, которые певал ее покойный отец, Григорий Зотов, под эту балалаечку. «Три ключи» споет.

      Три ключи золотые

      На адовой на ленточке,

      На фарфоровой тарелочке,

      На дубовом столике,

      На фабричной салфеточке.

      И конечно же, любимую, свадебную плясовую «Жердочка еловая, досточка сосновая». Поет и приплясывает. Уж повеселела, уж улыбается, а из веселых глаз слезы по-прежнему текут. Случилось, в таком виде ее дети застали, дверь забыла запереть. Детям всегда страшно видеть свою мать плачущей, особенно когда плачет она одна, сама по себе, по-детски, не делясь ни с кем своим горем. Испугались дети, заплакали, но мать успокоила:

      – Это я лук резала, глупые, сегодня будем похлебку есть с картошкой и пшеном.

      – А мне хлеба хочется, – говорит Тоня, – я по хлебу скучаю.

      Взяла тогда Ульяна Тоню на руки и поднесла к календарю отрывному за 52-й год. Календарь этот к репродукции с картины был укреплен – Сталин в полный рост в военном мундире и военной фуражке.

      – У Сталина хлеба проси, – говорит Ульяна.

      Начала Тоня просить хлеба у Сталина, просила, просила, потом говорит:

      – Мама, Сталин не отвечает.

      – Ну вот видишь, – говорит Ульяна, – даже у Сталина хлеба нет, а ты у меня просишь.

      Мытье вагонов – работа тяжелая, а платят мало, как за неквалифицированный труд. Приносила Ульяна домой деньги и говорила Тоне:

      – Давай аванс делить.

      Садились за стол и начинали делить. Ульяна раскладывала деньги и приговаривала:

      – Это на то-сё… А это на еду.

      Тоня брала деньги на еду, перебирала рублевки, червонцы и говорила:

      – Я буду аванс кушать.

      Седьмого апреля, в день рождения Ульяны, заехали тетя Вера и дядя Никита, гостинцев привезли, а встретить гостей нечем. Постелила Ульяна на стол чистую скатерку, поставила миску жареных семечек. Все сидели лузгали семечки, а шелуху с пола Тоня подметала. Тетя Вера и дядя Никита были не поселковые, а совхозные. Не очень далеко, но все ж поездом ехать надо или по грунтовке на полуторке. Можно, конечно, и бесплатно, пешком по шпалам, но в летнюю погоду. Лето здесь теплое, хоть и короткое, а зима суровая и долгая. Только в мае начинает лед на Пижме ломать. Седьмого апреля пурга была, улица Красных Зорь вся в сугробах, а в доме тепло, уютно, взрослые все выпившие, дядя Никита в особенности. Конечно, тетя Вера дяде Никите много пить не позволяла из-за склонности к алкоголизму, но при закуске семечками и полстакана самогона хватало.

      Выпил