Что делать?. Николай Гаврилович Чернышевский

возможности избавиться от этого унижения, этой гадости, я насильно держала себя в каком-то мертвом бесчувствии. Но теперь, мой друг, слишком душно в этом гнилом, гадком воздухе.

      – Терпение, терпение, Вера Павловна, найдем!

      В этом роде были разговоры с неделю.

      Вторник.

      – Терпение, терпение, Вера Павловна, найдем.

      – Друг мой, сколько хлопот вам, сколько потери времени! Чем я вознагражу вас?

      – Вы вознаградите меня, мой друг, если не рассердитесь.

      Лопухов сказал и смутился. Верочка посмотрела на него – нет, он не то что не договорил, но не думал продолжать, он ждет от нее ответа.

      – Да за что же, мой друг, что вы сделали?

      Лопухов еще больше смутился и как будто опечалился.

      – Что с вами, мой друг?

      – Да, вы и не заметили, – он сказал это так грустно и потом засмеялся так весело. – Ах, боже мой, как я глуп, как я глуп! Простите меня, мой друг!

      – Ну, что такое?

      – Ничего. Вы уж наградили меня.

      – Ах, вот что! Какой же вы чудак! – Ну хорошо, зовите так.

      В четверг было гамлетовское испытание по Саксону Грамматику. После того на несколько дней Марья Алексевна дает себе некоторый (небольшой) отдых в надзоре.

      Суббота. После чаю Марья Алексевна уходит считать белье, принесенное прачкою.

      – Мой друг, дело, кажется, устроится.

      – Да? Если так… ах, боже мой… ах, боже мой, скорее! Я, кажется, умру, если это еще продлится. Когда же и как?

      – Решится завтра. Почти, почти несомненная надежда.

      – Что же, как же?

      – Держите себя смирно, мой друг: заметят! Вы чуть не прыгаете от радости. Ведь Марья Алексевна может сейчас войти за чем-нибудь.

      – А сам хорош! Вошел, сияет, так что маменька долго смотрела на вас.

      – Что ж, я ей сказал, отчего я весел, я заметил, что надобно было ей сказать, я так и сказал: «я нашел отличное место».

      – Несносный, несносный! Вы занимаетесь предостережениями мне и до сих пор ничего не сказали. Что же, говорите наконец.

      – Нынче поутру Кирсанов, – вы знаете, мой друг, фамилия моего товарища Кирсанов…

      – Знаю, несносный, несносный, знаю! Говорите же скорее, без этих глупостей.

      – Сами мешаете, мой друг!

      – Ах, боже мой! И всё замечания, вместо того чтобы говорить дело. Я не знаю, что я с вами сделала бы, – я вас на колени поставлю: здесь нельзя, – велю вам стать на колени на вашей квартире, когда вы вернетесь домой, и чтобы ваш Кирсанов смотрел и прислал мне записку, что вы стояли на коленях, – слышите, что я с вами сделаю?

      – Хорошо, я буду стоять на коленях. А теперь молчу. Когда исполню наказание, буду прощен, тогда и буду говорить.

      – Прощаю, только говорите, несносный.

      – Благодарю вас. Вы прощаете, Вера Павловна, когда сами виноваты. Сами всё перебивали.

      – Вера Павловна? Это что? А ваш друг где же?

      – Да, это был выговор, мой друг. Я человек обидчивый и суровый.

      – Выговоры?