Стихотворения и поэмы. Александр Трифонович Твардовский

Весь ее пафос глубоко созвучен сказанному еще в «Тёркине»:

      А всего иного пуще

      Не прожить наверняка —

      Без чего? Без правды сущей,

      Правды, прямо в душу бьющей,

      Да была б она погуще,

      Как бы ни была горька.

      Твардовский вновь шел «против течения» – наперекор все отчетливее обозначавшемуся в годы брежневского режима стремлению «свернуть» критику сталинских преступлений:

      Забыть, забыть велят безмолвно,

      Хотят в забвенье утопить

      Живую быль. И чтобы волны

      Над ней сомкнулись. Быль – забыть!

      Поэт же, напротив, производил окончательный расчет со сталинизмом, выжигая его и в собственной душе. Этому в особенности посвящена глава «Сын за отца не отвечает», озаглавленная известными словами вождя, которые сначала показались многим, в том числе и самому Твардовскому, чуть ли не верхом великодушия. На самом же деле они «освобождали» не столько от ответственности, сколько от всяких нравственных обязательств перед близкими людьми, поощряли беспредельную вседозволенность и разрыв естественных человеческих связей:

      Ясна задача, дело свято, —

      С тем к высшей цели – прямиком.

      Предай в пути родного брата

      И друга лучшего тайком.

      И душу чувствами людскими

      Не отягчай, себя щадя.

      И лжесвидетельствуй во имя,

      И зверствуй именем вождя.

      В звучавших вокруг советах «не копаться в прошлом», «не бередить старые раны» автор поэмы справедливо ощущал такую же безнравственность, желание «обратить… всех навалом в одних не помнящих родства».

      Сам же он, прежде столь жестоко конфликтовавший с отцом, теперь с покаянным, очистительным чувством воскрешал его истинный облик, его натруженные руки и наивную гордыню «хозяина», столь дорого ему обошедшуюся. И эта досказанная история «Гордеича» вместе с лирическим циклом «Памяти матери» в какой-то мере осуществили давнюю мечту поэта: «О том, что знаю лучше всех на свете, сказать хочу. И так, как я хочу». (Другое дело, что «вслух» – читателям – это сказать Твардовскому не удалось: за исключением первой главы, печатавшейся как отдельное стихотворение, поэма «По праву памяти» оставалась под запретом еще дольше, чем «Тёркин на том свете», – целых семнадцать лет.)

      Быть может, завершая поэму, в которой подводились итоги всего пережитого, надежд и разочарований, обретений и потерь, автор припоминал слова, когда-то вложенные им в уста своего любимца – Тёркина:

      Я загнул такого крюку,

      Я прошел такую даль…

      Эта пройденная и запечатленная в его творчестве даль и ныне откроется для всех, кто вдумчиво перечтет написанное Александром Трифоновичем Твардовским.

А. Турков

      Стихотворения

      Братья

      Лет семнадцать тому назад

      Были малые мы ребятишки.

      Мы