Бурлаки. Николай Гарин-Михайловский

Сперва береглась, а потом стала ходить: нельзя по крестьянству не ходить. Запорошит глаза, опять голова заболит – и через туман начинает видеть Маньяман, когда светло и нет пыли на дворе – хорошо и сейчас видит.

      Теперь она сидит с знакомым барином на крылечке, поднесла руку к своему старому опухшему лицу и смотрит снизу вверх в лицо своего милого барина. Всматривается и Гамид в барина: смотрит на его черную стриженую голову, на его мягкую черную бороду, добрые острые глаза, и все хочется ему еще смотреть, и удивляется он и думает, что вот и богатый и барин, а разговаривает с простыми людьми, и смеется с ними, и руку им жмет.

      – Ты, – говорит барин старухе, – не Маньяман по-нашему, а Марфа, а Елалдин – Дмитрий.

      Мялмуре самовар поставила, пока барин разговаривал с теткой на крылечке, стол накрыла, поставила поднос с маленькими чашечками на высоких шейках. Сама одела новый костюм, вышла на крыльцо и по-татарски зовет барина чай пить.

      Не понимает барин, смотрит на Мялмуре, смеется и говорит ей по-русски – какая красавица она стала. Смеется и Мялмуре, качает головой и говорит с сожалением:

      – Не понимай русску.

      Маньяман переводит, краснеет Мялмуре и, присев на лавке, все смотрит, как молодой барин пьет чай. Вошел и Гамид, облокотился о дверь и тоже смотрит.

      – Это кто, Марфа? – спросил барин, указывая на Гамида.

      – Наш работник.

      – Ты и повезешь? – обратился барин к нему.

      – Так точно, ваше благородие, – ответил ласково Гамид и вытянулся, как солдат.

      – В солдатах был?

      – Так точно, ваше благородие.

      – Женат?

      – Никак нет, ваше благородие.

      Барин подумал.

      – Такой молодой, красивый, и не женат – надо жениться.

      – Так точно, надо.

      – Вот тебе жена – Мялмуре.

      Загорелись глаза у Гамида, засмеялись все, отвернулась Мялмуре. Замолчали.

      – А лошади приготовлены? – спросил барин.

      – Так точно.

      – И запрягать можно?

      – Так точно, можно.

      – Ну так запрягай.

      – Слушаю-с.

      – Хороший работник? – кусая бородку, спросил барин, когда ушел Гамид.

      – Больно хороша, – отвечала Маньяман.

      – Ну что ж, вот выдайте Мялмуре.

      Старуха покачала головой.

      – Дмитрий не хочет.

      И доверчивым шепотом старуха рассказала барину о помыслах Елалдина и о старом Миньготе.

      Барин задумчиво слушал, кусая бородку, и проговорил, когда кончила старуха:

      – Нехорошо, Марфа!

      – Знамо, нехорошо, – вздохнула старуха, – чего станешь делать?

      – Надо уговорить Дмитрия.

      – Не станет слушать, – мотнула головой Маньяман.

      – Ты скажи, чтоб он приехал ко мне.

      – Ладно… Ты ему говорить станешь?

      – Стану.

      – Не говори только, что я сказала. Больно сердиться будет.

      – Ладно…