По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову. Николай Гарин-Михайловский

пахоты нет, растительный слой ничтожен, подпочва, видите… да и болотиста…

      Резервы, из которых взята земля для железнодорожного полотна, знакомят хорошо с строением почвы – вершка два чернозем, дальше белая глина.

      – Год-два – колоссальный урожай девственной почвы, а затем удобрение…

      Кругом все так же пустынно и дико, – нет жилья, нет следов хозяйства.

      – Да, здесь нет ничего… Верст за триста, не доезжая Владивостока, начнутся поселения, да и там пока плохо…

      Относительно сельского хозяйства здесь два диаметрально противоположных мнения. Одни говорят:

      – Здесь особенная природа: один год в сажень, полторы вырастет пшеница, и одно зерно в колосе, а на другой год баснословный урожай, весь сгнивший от дождей, или соберут, начнут есть – судороги и все признаки отравления… Так и называются наши пшеницы – пьяные… Вы видите, что здесь природа и сама не выработала еще себе масштаб: о каком серьезном переселении может быть речь… Да надо сперва привезти сюда пятьсот тысяч и все их оставить на этих сельских опытах… Донских казаков, несчастных, переселили… Два года побились: пришли во Владивосток, поселились табором – везите назад… Второй год живут: женщины проституцией занимаются… А там, где как-нибудь устроились, еще хуже: захватили все к речкам, а полугоры и горы, отрезанные от воды, обречены, таким образом, на вечную негодность: участки надо было наделять не вдоль реки, а от реки в горы, – тогда другое и было бы…

      – Да там болота…

      – Осушите.

      – Разве это посильно переселенцу?

      – Это работа не переселенца… И без этой работы ни о каком серьезном заселении края речи быть не может…

      Рядом с этим:

      – Ерунда! Чудные места! Богатейшие места! Свекла, сахарные заводы, винокуренные, пивные заводы, табаководство… Земли сколько угодно…

      – На сколько человек?

      – По крайней мере на шестьдесят тысяч.

      – Что вы? шестьсот тысяч.

      – Тысяч сто двадцать, – решает авторитетно третий.

      Во всяком случае для прироста стомиллионной России, все эти три цифры, если даже сложить их вместе, не составят особенной находки.

      Что касается до того, действительно ли чудные места, лучшие для свеклы, табаку, то, судя по внешнему впечатлению, сопоставляя рядом с этим заявление о невыработанном-де еще и самой природой масштабе, казалось бы следовало усомниться. Но уверяют здесь так энергично…

      Положим, здешние обитатели всегда, что бы ни заявляли, заявляют энергично и категорично… Некоторые злые языки говорят, что обитатель здешний попросту любит приврать. Без всякого дурного умысла.

      Один в порыве откровенности так аттестовал себя и других:

      – Врем; такого вранья, как здесь, не встретите нигде… Это специальное, особенное вранье: род спорта… Мы охотно отдаем залежавшийся хлам приезжему или вымениваем на интересное для нас… А если так, настоящий разговор, так ведь ничего мы в сущности не знаем, потому что едим, пьем – хорошо и едим и пьем – разговариваем,