Страна чужой жизни. С юмором о грустном. Валерий Николаевич Казаков

темные кудри, это ещё ни о чем не говорит.

      – А что тут говорить. Гнать его надо отсюда в три шеи. Я тут от станка, от завода второй год хожу. У меня все стихи на производственную тему. И меня не печатают тут, – закричал молодой человек квадратного вида. – А этот хлыщ только пришел – уже Россию клеймит. Ярлыки разные навешивает на неё. Да с такими надо по-мужски разбираться! Вот и всё! По-мужски, по-нашему, – закончил он, закатывая рукава клетчатой рубахи.

      – Ну, вы тоже хороши… По-мужски, – приструнил заводского поэта сухощавый руководитель. – Может быть, у него есть более удачные произведения. Почитайте ещё что-нибудь, молодой человек. Почитайте… Человек растерялся, а вы на него набросились. Нехорошо. Нехорошо получилось.

      – А я предлагаю не давать ему слова, – продолжил кричать представитель заводской молодежи. – «Смена» – это моя газета… А этот пусть идет со своими стихами к чертовой бабушке. Меня не печатают тут, а его просят почитать ещё. Вот ведь…

      – Пусть ещё прочитает.

      – Пусть идет. Ему тут не место.

      – Ну что вы, на самом деле. Человек в первый раз пришел.

      Я в это время лихорадочно икал в своей рукописи какое-нибудь более достойное стихотворение. Были же у меня стихи совершенно нейтральные, про весну, про то, как желтой свечой возносится над Петропавловской крепостью золотой шпиль.

      – Пусть почитает.

      – Пусть идет. Нас не печатают, а он тут лезет, – продолжали галдеть молодые поэты.

      Ну вот, кажется, нашел. Называется «Над холмами». Хотя я уже толком не помню, о чем оно, но начало, кажется, хорошее.

      Я делаю глубокий вздох и начинаю читать. Я плыву по волнам стиха. Ритм меня завораживает, уносит куда-то далеко, далеко. И снова мне уже не важен смысл стихотворения. Я наслаждаюсь его музыкой и ритмом, его звучанием в этом пустом полумрачном зале, в этом алькове будущей славы.

      Над холмами, возникающими из пустоты,

      здесь всегда возвышаются елей кресты.

      И повсюду кристальная снежная пыль.

      Здесь сугробы годов утрамбованы в быль.

      Здесь мольбы затихают под толщею льда,

      и словесная льётся с экранов вода.

      Уплывают кораблики под мосты

      и на мачтах покачиваются кресты.

      Птицы вороны здесь на закате парят,

      от деревьев прочерчивая диагональ,

      словно речку подпитывает мистраль

      и не мерзнет она много лет подряд.

      Заплутав в холмах, как мужик хмельной,

      ищет речка к заводи путь прямой.

      Но не встретишь в России прямых путей,

      снег в России обманчив, как мавзолей,

      где хранится тот, чей священный прах

      нам оставил родину всю в крестах…

      Ты не умер ещё, но уже воскрес

      и в подарок тебе – на пригорке крест.

      Я закончил чтение. И в ту же секунду осознал, что совершил ещё одну ошибку. Эта