Хронолиты. Роберт Чарлз Уилсон

голову Куана окружили облака, и дождь начал поливать горящий город.

      Тем же летом (летом, когда Кейтлин научилась кататься на велосипеде, который я подарил ей на день рождения), третий Хронолит разорвал живое сердце Пхеньяна, и Азиатский кризис разыгрался не на шутку.

      Глава четвертая

      Прошло время.

      Должен ли я извиниться за эти пропуски – год здесь, год там? В конце концов, история не линейна. Он бежит по мелководью, сужается, заболачивается, замедляется на плотинах. (А еще эти коварные подводные течения и скрытые водовороты.) И даже мемуары – это своего рода история.

      Но полагаю, все зависит от того, для кого я пишу, а это и мне самому еще неясно. К кому я обращаюсь? К своему поколению, многие из которого уже умерли или умирают сейчас? К ближайшим потомкам, которые не переживали этих событий, но могли прочесть о них в школьных учебниках? Или к каким-то далеким поколениям мужчин и женщин, которые могут, дай Бог, чтобы этого не случилось, несколько подзабыть то, что произошло в этом веке?

      Другими словами, что именно я должен объяснять и насколько подробно?

      Об этом можно долго спорить. На самом деле здесь только двое.

      Я. И вы. Кем бы вы ни были.

      Почти пять лет прошло с того дня, когда мы с Кейтлин ходили в торговый центр, до того момента, когда Арни Кандерсон вызвал меня к себе в кабинет – что, возможно, стало еще одним важным поворотным пунктом моей жизни, если вы верите в линейность причинно-следственных связей и почтительность будущего к прошлому. Но доминирующий стиль того времени: вообрази это, если не можешь вспомнить.

      Пять жарких летних сезонов, когда в новостях (между событиями, связанными с Куаном) главенствовала тема истощения водоносного горизонта Огаллала. Нью-Мексико и Техас практически утратили возможность орошать свои сухие поля. Огаллала – основной массив подземных вод, огромный, как озеро Гурон, реликт последнего ледникового периода, по-прежнему незаменимый для сельского хозяйства Небраски, части Вайоминга и Колорадо, Канзаса и Оклахомы, воду из которого продолжали безжалостно выкачивать насосы. Новости наполнились повторяющимися тревожными кадрами массового исхода фермеров: семьи в раздолбанных грузовиках, заполонившие автобаны, их угрюмые дети в кабинах, уткнувшиеся в игровые приставки, с наушниками в ушах и масками на лицах. Мужчины и женщины, стоящие в очереди за работой в Лос-Анджелесе или Детройте, – обратная сторона нашей цветущей экономики. Ведь у большинства из нас работа была, и мы могли позволить себе такую роскошь как жалость.

      Пять зим. Зимы в те годы были сухими и холодными. Те, кто был при деньгах, первое время носили адаптирующуюся к изменениям температуры одежду и, покидая фешенебельные торговые кварталы, выглядели как инопланетные захватчики в полиэстеровых спортивных костюмах и респираторах, пока остальные семенили по улицам в раздутых ветровках или жались ближе к крытым переходам между зданиями. Домашние роботы (автоматические пылесосы, газонокосилки – достаточно