Меч времен. Андрей Посняков

дранки… ох эти крыши… особенно сейчас блестели – ну чистое серебро. Денек-то выпал теплый, не дождливый, но и не ярко-солнечный, а такой, с серебристо-облачным небом, словно бы озаренным неким матовым сиянием, как оклады на древних иконах. Сияние это отражалось в многочисленных озерцах и ручьях, и конечно же – в Волхове, седом батюшке Волхове, без которого – уж всяко – не бысть бы великому граду, не бысть…

      А зелень вокруг! Прямо здесь, в городе. Яблоневые и вишневые сады, смородина, выгоны – целые луга, прямо здесь, в городе, вот, хоть у многоводного Федоровского ручья – ах, а цветов, цветов сколько! Пушистые – дунь – и нет – одуванчики, розовый вкусный клевер, и все оттенки голубого и синего – васильки, колокольчики, фиалки… да, еще иван-чай – фиолетово-розовый, налитой, душистый, а еще ромашки – девушками на гаданье «любит, не любит, плюнет, поцелует», и желтизна-желтизна – лютики. Красиво… глаз не оторвать прямо.

      А воздух… воздух такой, что, кажется, пить его можно. Даже не пить – хлебать большими деревянными ложками.

      Ну и народу соответственно – много, день-то праздничный. В церквях колокола – поют, гудят, заливаются! Боом, боом… – басом, солидно – на Софийской звоннице, красивым баритоном – в церкви Богоявления, что на воротах детинца, почти так же, но как-то громче, изысканней – рядом, в церкви Параскевы Пятницы… ну и в остальных церквях – дисканты – динь-динь-динь, динь-динь-динь…

      Про колокола – это Мише Авдей обсказал, тот, что на грека похож, чернявый. Оказывается, он у себя на погосте дальнем звонарем был.

      – Хорошее дело – звонарь, – одобрительно покивал Михаил. – Чего ж сюда-то поперся?

      Парень сразу нахмурился:

      – Емь поганая деревни наши спалила… Язм еле ушел. Теперь вот – один… с Мокшей. Изгои мы с ним… летом-то еще ништо, а вот что зимой заведем?

      – Мыслю – уйдем подале в леса, избу-землянку сладим… – тут же улыбнулся Мокша. – Поохотимся, перезимуем как-нибудь…

      – Ну перезимуем, – грустно кивнул Авдей. – А дале-то что? Так и будем в берлоге своей жить… медведя вместо?

      – Тем более, парни, вся земля – она чья-нибудь, – напомнил Миша. – Явится к вам тиун Софийский… ну или боярина какого-нибудь, скажет – платите-ка, ребята, за житье-бытье!

      – Ну, лет пять мнози дозволяют и так жить…

      – Это если сами позовут, сманят! А вас-то кто покуда сманил?

      – Да покуда – никто.

      – Эй, робяты, коровушку кто продает?

      Михаил оглянулся – мужичок. Темнобородый такой, шустренький. Лицом худ, востер глазом. Одет – ну примерно как Миша… чуть, может, получше. На голове – шапка кожаная, простая, без всякой опушки.

      – Ну я продаю, – Миша с важностью выставил вперед ногу. – А ты, мил-человек, купить хочешь?

      – Сперва посмотрю… Телка-то яловая? Стельная?

      Михаил только рукой махнул:

      – Дурить не стану – нетель.

      Ну надо ему еще и коровой этой заморачиваться! Скорей бы избавиться – это да. Впрочем, и не это главное…

      Мужичок,