Чудны дела твои, Господи. Яков Капустин

во взрослую жизнь. Это была её семья, и дети платили ей взаимной любовью и вниманием. И даже теперь почти никто её не забывал. И она была счастлива.

      А тут вдруг такая неприятность.

      У неё украли её славное революционное прошлое.

      Ирина Семёновна позвонила своему выпускнику Саше Скворцову, который работал в органах, и пожаловалась на свою беду. Уже давно у неё так не болело сердце. Боль отдавала в руку и под лопатку. Вечером пришёл Саша Скворцов с товарищем по службе.

      В руках у Саши был её альбом.

      – Вот, Ирина Семёновна, мы его нашли – и он положил альбом Ирине Семёновне на живот.

      – Спасибо тебе, родной. Проследи, чтобы, когда я уйду, он попал в музей Революции.

      – Обязательно всё исполню, Ирина Семёновна. Только рано вы собрались умирать.

      – Нет, Саша, Я всё, что могла для революции, уже сделала. Наверное, пора уходить.

      Ирина Семёновна Радецкая-Бронштейн член КПСС с 1917 года умерла той же ночью в 4 часа утра.

      Хоронили её бывшие воспитанники детского дома и несколько старых большевиков.

      Анатомия одного межнационального

      Конфликта

      Моему другу Татьяне Никульниковой

      Мадам Орлович из девятой квартиры люто враждовала с Клавкой Коробчихой из семнадцатой, которая находилась в другом конце длинного коридора рабочего общежития.

      Вражда эта длилась многие годы, была изнурительной для обеих сторон и, несмотря на обоюдные чувствительные потери, к чьей-либо победе или мирному соглашению не привела.

      Началась она ещё при Сталине, спокойно пережила Берию, Маленкова и Хрущева, и продолжилась в брежневские времена то немного затухая, то разгораясь с новой силой.

      Всё произошло, казалось бы, из-за совершенного пустяка, который можно было бы разрешить простым спокойным разговором. Но мы, наверное, никогда не доживем до времени, когда люди научатся слышать друг друга и иметь желание разговаривать спокойно. Наши герои такого желания не имели.

      А произошло вот что…

      В палисаднике напротив окна мадам Орлович росла большая акация. На одном из её сучков висел кусок старой бельевой верёвки.

      Каждое утро, едва открыв глаза, мадам Орлович подходила к окну, дышала на образовавшийся за ночь ледок на стекле и, продышав глазок, смотрела на раскачиваемый ветром обрывок верёвки.

      Произведя в уме известные только ей математические расчёты и логические построения, мадам Орлович обращалась к мужу тоном командира во время атаки:

      – Моня! Ветер северный с порывами, одевай две пары тёплых кальсон и заткни уши ватой! Я не могу тут целый день за тебя переживать и пить стаканами валерьянку. У меня на это никаких денег не хватит.

      После этих слов, которые показывали мужу, на ком держится семейное благополучие, мадам Орлович получала свежий заряд энергии и позитивного настроя до конца дня.

      Она, конечно же, всегда ожидала от мужа возражений, но Моня покорно надевал вторую пару тёплых кальсон, затыкал