Встреча. Николай Гарин-Михайловский

Роль моя, очевидно, была сыграна. Доесть и спать.

      Но она обошла вокруг стола и села совсем рядом со мной.

      Руку свою, выше локтя оголенную, она положила на стол, облокотила на нее свою голову и смотрела на меня так, что мне казалось, что она в это время думала: «Пожалуйста, не думай, что твоя физиономия может меня испугать или быть неприятной».

      В ответ на это я только усердно засовывал себе в рот громадные куски своего поросенка.

      Она усмехнулась и проговорила:

      – Не подавитесь…

      – Благодарю за совет; буду рад в свою очередь быть полезным.

      – Уговорите вашего товарища высадиться вместе с нами.

      Я посмотрел на Черноцкого. На мгновение лицо его сделалось чернее ночи, но он ничего не ответил и, отойдя к окну, стал смотреть на реку.

      Я молча развел перед ней руками и проговорил:

      – Нельзя ли что-нибудь попроще, вроде: пиль, апорт…

      Она усмехнулась. Подошел Черноцкий.

      – Мы ведь ничего еще не заказали.

      – Так заказывайте.

      – Я не знаю, чего вы хотите?

      – Должны знать.

      – Marie! – позвал жену из коридора голос супруга. Она вышла; возвратилась и сухо проговорила:

      – Я не буду ужинать… Прощайте…

      Она бросила многозначительный взгляд Черноцкому, протянула нам руку; пройдя до коридора, остановилась там и, положив руку на косяк, повернула голову к Черноцкому:

      – Вы поедете с нами?

      Черноцкий в ответ быстро подошел к ней, с ней вместе прошел в коридор, и, завернув, оба они исчезли на палубе.

      Через несколько минут на мгновение заглянула фигура супруга, скользнула по мне холодным, даже ледяным взглядом, как будто я и был главный виновник всего, и скрылась.

      Я подождал еще, встал и ушел в общую мужскую каюту.

      Чьи-то еще вещи лежали, кроме моих, на одной из коек. Вероятно, Черноцкого и больше никого: спать будет просторно, не душно. Какой-то червяк неудовлетворения сосал меня, как будто сильнее даже, чем там, в местечке.

      Если там сон, который должен перейти и так и перейдет в смерть, если такова неизбежная судьба, то там сон без пробуждения, без скучного сознания, которое буравит, что вот-де не для тебя весна придет, не для тебя все эти ароматы какой-то, может быть, и пошлой по существу жизни, но красивой, яркой, с этими красавицами…

      Ведь человек и я как-никак, и если ко всяким «ничего» нет и этого, то к чему же, наконец, сводится жизнь?

      Ведь десять лет сна в казематах своего местечка с субалтерн-офицером Кирсановским!

      Ел, пил, спал сорок лет; ел, пил, спал пятьдесят лет…

      Ну, и спи, жалкое, униженное жизнью, природой и судьбой существо; ешь, пей, спи в своем сером погребе жизни и смотри в свое зеркало, но не смей претендовать, не смей думать, что можешь увидеть ты там какое-нибудь другое отражение, кроме торчащего там урода-образины.

      И вот крючок, на котором закопченным окороком смирно висишь, чтобы, повернувшись неосторожно, не сорваться и не полететь в какую-то уже окончательную бездну.

      Черноцкий вошел. Он был задумчив, рассеян. Некоторое время он стоял, затем