По разные стороны экватора. Никита Эдуардович Фроловский

взвивались вновь в прозрачность синего воздуха настоящего все пока еще лета, несмотря на уже наступившую календарно осень. По обеим сторонам преобразованной до неузнаваемости улицы выставочно красовались новой отделанностью возрожденные практически из руин дома и почти бесшумно, еле шурша шинами по свеже-умытому светло-сиреневому асфальту, проезжали не торопясь, но и без акцентированной медлительности симпатичные один к одному, как близнецы, только разноокрашенные, автомобили, отбрасывая по всей необычайной вокруг-нарядности бесчисленные вереницы солнечных зайчиков.

            Мужчина, по нынешним возрастным меркам его вполне можно называть молодой человек, был одет в полу-джинсовые брюки дизайнерско-нестрогого-слегка, но ровного силуэта с едва заметным уклонением в мужской клеш, слепяще отливающие мертвенно-синеватым, как лицо капитана Флинта, серебром и для усмирения неприлично-крикливой роскошности украшенные на здоровенно-прямоугольном правом заднем кармане обширным барельефом угловато-круглых букв, сплетенных в замысловатую эмблему, всякий сустав или элемент которой являлся нарочито-нелепо вышитым неестественно-анилинового оттенка нитками, чьи цвета крайне не подходили друг ко другу и к самим штанам.

      Этот плевок в лицо хорошему вкусу окружающего мира несколько беспокоил владельца редко-серебряных брюк. Он предпочел бы смотреться неоспоримо-вызывающим и без папуаско-окрашенной попугайности нарушений общепринятых канонов неписанных, но непоколебимых границ приличия. Хотелось упруго-канатаходского балансирования между пропастями представлений, ко всем из которых у него нашлись бы сформулированные субъективной логикой претензии. Нашлись бы, но давно уже не доставляли нашему прогульщику удовольствия осознаваемой правоты. Четкие прежние критерии его мировоззрения размылись сколько-то – он едва мог примерно подсчитать – лет назад, а новые или обновленные не только тягомотно-стабильно не складывались, а еще и бесконечно-упорно дробились, вычленялись, слипались до полной неразличимости, бешено летая по вселенско-безграничному по неосознаваемости сознанию, без намека на осмысленные траектории, и корежили при катастрофично-частых взаимообразных столкновениях последние остатки здравости, что сильно удручало умственное тщеславие сомневающегося пижона и к тому же еще осложнялось возрастом. Он, в упрек современным меркам, не являлся молодым человеком. Нет, он не являлся, конечно, и никаким старым, а на белом лице его только вооруженный недоброжелательной диоптрией взгляд сумел бы высмотреть намечающиеся намеки морщин. «Выдают глаза»,– любят размышлять умники. «Вернее их выражение»,– добавим мы. Может, и выдают кого, но глаза описываемого нами не выражали абсолютно ничего или наоборот все, что ему захотелось бы. Он давно уже научился ими пользоваться. Нехитрая наука, не требующая особых тренировок и сверхспособностей, всего лишь одна из сотен обычно-особенностей, выданных желающим представителям человеческого