Провидица. Питер Джеймс

      5

      – Прямо задницами вверх.

      – Не может быть!

      – Уверяю вас, именно так они и делают.

      – Вы меня разыгрываете.

      Ричард взял винный бокал, пьяненько улыбнулся, покрутил его в руке.

      – Ставят их торчком.

      – Правда?

      Сэм смотрела на холеное лицо Сары Раунтри, отделенное от нее серебряным канделябром. В окне проплыли огни какого-то судна, разговор в комнате не заглушал стук его двигателя.

      – Да, песчанок укладывают в пластиковые пакеты, а потом ставят торчком.

      – Не могу поверить!

      От порыва холодного воздуха, более сильного, чем прежде, задрожало пламя свечей, и Сэм увидела, как свет пляшет на бриллиантах и столовых приборах, заметила отблески на лицах гостей. Друзья. Обеды. Она любила устраивать званые обеды.

      Обычно любила.

      Коктейльные вечеринки превращались в сплошную мороку: светская болтовня – это, может, и неплохо, если хочешь прощупать почву для бизнеса, но не более того. Ужины тоже были не лучше. Удовольствие ниже среднего, – усевшись в кресло, пытаться есть с бумажной тарелки, не зная, куда пристроить бокал с вином. Бумажная тарелка всегда оказывалась слишком маленькой и гнулась при попытке нарезать на ней ветчину; угощение падало с нее на пол или хуже того – прямо тебе на колени.

      Вот обеды – это да, совсем другое дело. Цивилизованно. Небольшая компания, всего несколько друзей. Хорошая еда. Хороший разговор.

      Обычно.

      Но только не сегодня.

      Сегодня все было не так. И еда, и гости, и собственное платье, которое просто бесило Сэм. Ее фирменный буйабес не удался. Да еще Харриет О’Коннелл сказала, что у нее из-за загрязнения окружающей среды развилась аллергия на рыбу, а Гай Раунтри заявил, что не ест чеснок, и в результате эти двое разделили единственное авокадо, которое отыскалось в вазе для фруктов.

      У оленины вид был такой, будто ее кремировали. Ягоды можжевельника в керамических кастрюльках превратились в густую горькую кашу, а приправа отделилась и плавала наверху, как нефтяная пленка на воде.

      И откуда, черт возьми, она могла знать, что ягоды можжевельника безнадежно портят кларет?

      Сэм услышала об этом от Арчи, который прочел ей целую лекцию. Арчи Крукшанк («Арчи тебе понравится… он хороший парень… Арчи знает толк в винах»), этот тип с широким, покрытым пятнами лицом и бросающимися в глаза красными прожилками, с плоским животом и толстыми пальцами, буквально залезал носом в бокал с вином, как свинья, ищущая трюфели. Он нагонял на Сэм тоску своими рассуждениями о винах разных годов:

      – Урожай семьдесят восьмого гораздо лучше, чем восемьдесят третьего.

      – Правда?

      – Безусловно. Вина восемьдесят третьего года нельзя пить еще лет пять.

      – Да неужели?

      – Урожай восемьдесят второго года, как правило, сильно недооценивают. Но, конечно, все зависит от виноградника.

      – Разумеется.

      Крукшанк поднял бокал к свету и, держа на вытянутой руке, внимательно изучил с таким видом,