Беглец (сборник). Николай Дубов

то медведь, то олень… Их же тысячные стада уже у дорог…

      – Эт точно, – сказал дед. – На нашем участке нет, а на других участках имеются.

      – А в парках, садах? Серийные пионерчики с горнами, гигантские бабы с веслами, которых белят два раза в год. Вы их найдете и во Владивостоке, и в Шепетовке, в Архангельске и в Ялте… Это же пропаганда пошлости!

      – Чем ты возмущаешься, Виталий? – спросила Юливанна, появляясь из-за кустов. – Я забыла очки… О, выпиваете, и без меня? Бессовестные!.. – Она посмотрела на стол. – Фу, Виталий! И не стыдно? Как в забегаловке… Если уж пьете, то по крайней мере надо закусывать.

      На столе тотчас появились тарелочки, хлеб, консервы.

      – И мне, – сказала Юливанна, подставляя стаканчик.

      – Ты снова жертвуешь собой, чтобы мне меньше досталось? – усмехнулся Виталий Сергеевич.

      – Отнюдь. Просто хочу упиться, напиться, словом, по-мужски повеселиться… Так о чем ты шумел?

      – Об искусстве. Но, кажется, не в том регистре…

      – Похоже, – сказала Юливанна, – похоже, что ты на всех нагнал тоску…

      Папка вовсе не впал в тоску, он перестал слушать Виталия Сергеевича и все время о чем-то думал.

      – А вы с этим художником лично знакомы? – спросил он.

      – С Расторгуевым? Нет.

      – Вот бы познакомиться!.. Только где уж? В Москву ехать – и денег нет, и здоровье не позволяет.

      – А что с вами? – спросила Юливанна. – На вид вы вполне здоровый человек.

      – Так это на вид! – горько усмехнулся папка. – Меня в бомбежку так контузило – полгода в госпитале лежал, а два месяца ничего не видел, как бревно. Мне военврач тогда сказал: чуть что и – обратно… А приходится заниматься физической работой.

      – Так вам ведь нельзя пить!

      – Ни Боже мой! Ни вот столько!..

      – Зачем же вы?

      – А что при такой жизни делать? Разве я тут живу? Пропадаю…

      – Ну, Лександра, – сказал дед, – жизнь, она как жизнь, а стакашек ты перекидать любишь.

      – А я никого не хуже. Вот и Виталий Сергеевич говорит, что я не хуже знаменитого художника Расторгуева рисую…

      – Этого я не говорил, а сказал, что в принципе вы делаете одно и то же…

      – Слыхал? – сказал папка. – Вот уеду отсюда, тогда посмотрите…

      – Куда ты денесси? – сказал дед. – Тут тебя никто не видит, живешь, и ладно. В другом месте с тебя работу спросют. А какой из тебя работник? Бала-бала, вот и все…

      – Это я?!

      – Не будем ссориться, – сказал Виталий Сергеевич. – Давайте-ка еще позволим себе…

      Они позволили. Папка закусил и, вертя в руках кусок белого хлеба, сказал:

      – Мне вот черного хлеба есть нельзя, желудок не позволяет. А где здесь возьмешь белый?

      – Берегитесь черного хлеба! – усмехнулся Виталий Сергеевич. – «От черного хлеба и верной жены мы бледною немочью заражены…»[2]

      – Ты предпочитаешь неверных жен? – спросила Юлия Ивановна.

      – Чужих.

      Юливанна засмеялась и погрозила

2

Из стихотворения Э. Багрицкого.