Электрическое тело пою! (сборник). Рэй Брэдбери

я вдруг спросил в давно уже наступившей тишине:

      – Пап, а что оно означает?

      – Что именно? – откликнулся отец из темноты, где он лежал рядом с матерью.

      – То, что написано на яйце. Неужели тот корабль скоро придет?

      Отец долго молчал. Потом твердо ответил:

      – Я думаю, да. Надпись означает именно это. А теперь спи, Дуг.

      – Хорошо, сэр.

      Я вытер слезы и отвернулся к стене.

      Из Амарильо мы выехали в шесть утра, чтобы успеть хоть немного проехать по холодку, и в течение первого часа все тупо молчали, еще не проснувшись как следует. И весь следующий час мы тоже молчали – думали о том, что произошло вчера. Наконец на отца подействовал выпитый кофе, и он обронил вслух:

      – Десять тысяч.

      Мы ждали, что он скажет еще, но отец молча качал головой.

      – Десять тысяч бессловесных тварей! – воскликнул он наконец. – Но лишь одна, невесть откуда взявшаяся, вдруг решает передать нам…

      – Ну что ты, отец, в самом деле! – с упреком сказала мама.

      Словно хотела спросить: «Ты ведь не веришь этому, правда?»

      – Да уж, папа! – Мой брат говорил с той же чуть заметной насмешкой.

      – Тут есть над чем подумать. – Отец не обращал на них внимания. Он не сводил глаз с дороги, ведя машину легко и свободно, не стискивая руль, а уверенно направляя наше «утлое суденышко» через пустыню. Стоило миновать один холм, как сразу же за ним возникал следующий, а там и еще один, и дальше… а что дальше?

      Мать заглянула отцу в глаза, но у нее не хватило духу окликнуть его тем же насмешливым тоном еще раз. Она отвернулась к окошку, посмотрела на дорогу и промолвила так тихо, что нам почти не было слышно:

      – Как там было написано? Повтори-ка!

      Отец плавно миновал поворот в сторону Уайт-Сэндз, откашлялся, на ходу протер ладошкой ветровое стекло перед собой, точно расчищая кусочек неба, и сказал, как бы вспоминая:

      – Мир вам. Благоденствие ваше грядет.

      Мы проехали еще с милю, прежде чем я решился спросить:

      – А сколько… ну, сколько может… стоить такое яйцо, пап?

      – Людям его оценить невозможно, – ответил он, не оглядываясь и продолжая вести машину к далекому горизонту. – Знаешь, сынок, этого просто нельзя делать! Нельзя вешать ценник на яйцо, посредством которого с нами говорят Небеса! Мотелем куриных откровений – вот как мы теперь всегда будем называть этот мотель.

      И мы помчались дальше со скоростью сорок миль в час сквозь жару и пыль послезавтрашнего дня.

      Мы со Скипом сидели смирно и даже потихоньку, незаметно не пихали друг друга, пока где-то в полдень не пришлось вылезти, чтобы «полить цветочки» на обочине дороги.

      Ветер Геттисберга

      Перевод Т. Шинкарь

      Вечером, в половине девятого, с той стороны коридора, где был зрительный зал, донесся резкий короткий звук.

      «Выхлоп автомобиля на соседней улице, – подумал он. – Нет. Выстрел».

      Через мгновение – всплеск