Тайна Олубару. Дети Бледной Собаки хранят свои тайны…. Татьяна Короткова

давай прощаться…

      – Ты помнишь маму? – неожиданно спросил старик, когда сын обнял его.

      – Конечно, помню. Я всегда ношу ее фотографию в портмоне, – Дэвиду было жалко своего дряхлеющего отца, но что он мог поделать?

      – Тогда ты должен выполнить мою просьбу ради памяти о ней. Возьми мои дневники, – Алекс сейчас и вправду выглядел как умалишенный, – И не забудь спросить меня: что значат рисунки…

      Дэвид напрягся. Он читал все рецензии и отзывы на лекции отца. Алекс Томпсон слыл шарлатаном. Но, возможно, он был просто фантазером…

      – Ладно, забудь, – больной почувствовал настроение Дэвида и отвернулся к стене, – А теперь иди.

      Когда Дэвид уже переступал порог комнаты, Алекс крикнул ему в спину:

      – Мои дневники! Прочти их. Они хранятся в семейном сейфе!

      Эти дневники – три толстые тетради, исписанные мелким стремительным почерком отца, лежали сейчас в рюкзаке Дэвида. Она начал пролистывать их в самолете и увлекся чтением, будто приключенческим романом.

      Как же жаль, что он был так глуп и не расспросил отца раньше… Но ничего…

      Дэвид встал со своего раскладного стула, когда пустыня потемнела окончательно. Вытащил из сумки еду, поужинал. Затем залез в спальный мешок и уснул.

      Перед сном он дал себе обещание, что сразу по возвращении в Калифорнию заберет отца из клиники и посвятит беседам с ним столько времени, сколько понадобится. Хоть всю оставшуюся жизнь…

      Глава 3

      Старик не сомкнул глаз всю ночь. С вечера его травили воспоминания. Зачем только он поддался своему миссионерскому порыву. Нет, зачем он вернулся в Америку! Если бы он мог предположить тогда, чем это обернется. Загадки всегда будут увлекать людей. Но нельзя развенчать все тайны. Нельзя.

      Когда-то он узнал секрет, с которым не смог справиться. Этой тайной поделился с ним олубару, никогда не снимающий маску с лица. Почему догонский жрец выбрал именно его, Алекса, для своих откровений?

      Старик повернулся на бок. Казенная койка тверда, как брошенная на землю циновка. Ночами в клинике для душевнобольных ему было особенно тяжело: он оставался один на один со своими мыслями, в которые, как ядовитые стрелы врагов, внезапно вонзались чьи-то страшные крики. Поначалу у Алекса от этих полуночных воплей, усиливающихся во время полнолуния, замирало сердце. Сейчас ничего, привык. У каждого из пациентов, годами находившихся здесь, были свои причины кричать по ночам.

      Алекс по ночам плакал. Его угнетала не обстановка, от которой можно было и впрямь сойти с ума. Угнетала мысль о собственной ошибке. Ошибке, которая, видимо, стоила жизни его жене. Если бы он не увез ее с родного плато, она по-прежнему оставалась бы живой, ее удивительный молодой румянец по-прежнему играл бы на черной коже.

      – Тайна должна оставаться в колодце твоего сознания, только там она может сиять чистым светом, – предупреждал его жрец, – а если ты вынесешь тайну наружу, она потеряет