.

растяпа, – сказала она, – тебя надули!

      Секунд тридцать он смотрел на нее, и в комнате не раздавалось ни звука, только его дыхание. И я его слушал.

      Затем Вилли сказал:

      – Надули?

      – И как! – воскликнула Сэди, наклонившись к нему. Какое-то злобное торжество блестело в ее глазах и звенело в голосе. – У, ты, чучело, мякинная башка, ты сам на это нарывался! Ну да, ты ведь думал, что ты агнец Божий, – и, кривя губы, она изобразила ему издевательски-жалобное «бе-е-е», – агнец, белый маленький ягненочек. А знаешь, кто ты такой?

      Она замолчала, словно дожидаясь ответа, но Вилли только смотрел на нее и не издавал ни звука.

      – Ты козел, – объяснила она. – Козел отпущения. Безмозглый баран. Размазня. Ты сам нарвался. Ты даже не получил за это ни гроша. Они бы тебе заплатили за удовольствие, но на кой им платить такому растяпе, как ты? На кой, если ты и так раздувался, словно мыльный пузырь, и ног под собой не чуял, и думал, какой ты Иисус Христос? Если в голове у тебя одно: как бы встать на задние лапы и сказать речь? Друзья мои, – жеманно и злобно косоротясь, передразнила она, – хорошая пятицентовая сигара – вот что нужно нашему штату. О Господи! – Она разразилась надсадным смехом и вдруг умолкла.

      – Почему? – Вилли смотрел на нее, тяжело дыша, но лицо его было спокойно. – Почему они так поступили? Со мной.

      – О Господи! – воскликнула она, обернувшись ко мне. – Вы только послушайте этого размазню. Он желает знать почему! – Тут она опять повернулась к нему и, наклонившись, сказала: – Послушай и постарайся вбить это в свою трухлявую башку. Они хотели, чтобы ты отнял голоса у Макмерфи. В провинции. Ты понял или сказать по буквам? Теперь ты понял, дубина?

      Он медленно перевел взгляд на меня, облизнул губы и произнес:

      – Это правда?

      – Он желает знать, правда ли это, – объявила Сэди, молитвенно воздев глаза к потолку. – О Господи!

      – Это правда? – спросил он меня.

      – Не знаю, ходят такие слухи.

      Ну, это попало под вздох. Его лицо скривилось, словно он старался что-то произнести или хотел заплакать. Но он не сделал ни того, ни другого. Он протянул руку к столу, взял бутылку, налил себе порцию, которая свалила бы быка, и залпом выпил.

      – Эй, – сказал я, – полегче с этим делом, ты ведь не привык.

      – Мало ли к чему он не привык, – сказала Сэди, пододвигая к нему бутылку. – Например, к мысли, что он не будет губернатором. Правда, Вилли?

      – Оставьте его в покое, – сказал я.

      Но Сэди не замечала меня. Она наклонилась к нему и медовым голосом спросила:

      – Правда, Вилли?

      Он взял бутылку и повторил операцию.

      – Говори, – потребовала Сэди.

      – Раньше – да, – ответил он, глядя на нее снизу, из-под спутанного чуба, наливаясь кровью и шумно дыша. – Раньше – да, теперь – нет.

      – Что нет? – спросила Сэди.

      – Не привык к этой мысли.

      – Ты лучше привыкай к ней. – Сэди захохотала и подтолкнула к нему бутылку.

      Он взял ее, налил, выпил, медленно опустил