Деревенские панорамы (сборник). Николай Гарин-Михайловский

прибавляла:

      – Так, матушка моя, ей-то еще без ума жить, так как же тут жить с этакой семейкой?

      В первый базар отправилась Акулина с мужем лошадь покупать.

      Счастье повезло: напали на такую же масть, как и у старого Бурко. И сходство со старым даже было, – только хвост пожиже у нового.

      Так и купили с телегой и хомутом. Все было исполнено по обычаю. Старый хозяин взял лошадь правой рукой за повод, а Иван подставил ему свою правую ладонь, покрытую полою зипуна: голой рукой не годится принимать лошадь.

      Старый хозяин сказал Ивану:

      – С лошадью.

      А Иван ответил:

      – С деньгами.

      Когда «развелись», все вместе пошли выпить в соседний кабак. Обмыв новокупку, Иван с Акулиной тут же и уехали с базара. Акулина от греха спешила увезти мужа: человек слабый – с двух стаканчиков и так уже зашумело, а тут кругом всё дружки да приятели. Уже на краю базара окликнул Ивана дружок по его работам, Федор-плотник.

      Эх, с какой горечью покосился Иван на жену! Но Акулина и глазом не моргнула.

      Приехали домой уж к вечеру. У ворот избы родителей встретила гурьба своих и чужих ребятишек. Никитка с разгоревшимися глазами теребил большую медную пуговицу своих штанишек и с блаженной улыбкой смотрел на нового Бурко.

      Первое, что проделал Бурко, когда его выпрягли – лег на землю и стал кататься по двору. Затем, встав, встряхнулся, весело насторожил уши – лохматый, смешной, с жидким хвостом, но бодрый, веселый, – оглянулся и точно спрашивал: «Ну, добрые люди, на что я вам понадобился?» Ему молча отвечали валявшиеся под навесом соха, борона, телега и сани, отвечали счастливые лица Акулины и визжавших от радости детей. Бурко, очевидно, понял этот ответ и не только не смутился своей многосложной будущей деятельности, но даже задорно вздернул голову и в доказательство, что ему все пустяки, попробовал проделать несколько веселых движений.

      – Гляди… гляди… зверь! – смеялись поощрительно и весело кричали в толпе собравшихся.

      Осмотрели еще раз всё у Бурко: зубы, ноздри, под шеей, становились на переднее копыто, щупали крестец хвоста, перед глазами соломинку держали…

      Все испытанья выдержал с честью новый Бурко, и все вышло так, как говорила Акулина: Бурко тринадцать лет, лошадь еще поработает, справная, без пороков. Кто-то даже, начав щупать шею, заявил, что она двужильная. Дядя Василий, пощупав последним, проговорил:

      – Какую еще лошадь надо?

      – Знамо, какую, чем не лошадь?

      – Первая лошадь, – согласился сонный Евдоким в остроконечной шапке и с длинной, клином, бородой.

      И все, еще раз одобрив лошадь, понемногу кто куда разошлись.

      Пока происходил весь этот вторичный осмотр, Акулину бросало в жар и холод: а вдруг откроется порок?

      Положим, она чуть не со всей ярмарки мужиков переводила прежде, чем решиться начать настоящий торг с хозяином.

      – Тридцать восемь?

      – Двадцать два!

      Часа три она набавляла, а хозяин спускал. Сперва рублями, а как дело стало сходиться ближе, перешли на полтинник, на двадцать копеек. И, наконец, последние полчаса весь торг сосредоточился на куске