Святой Георгий и дракон. Вернер фон Хейденстам

скульптурой, которая обещает быть великолепной. Да будет благословен тот день, когда нам доведется поклониться ей в нашем храме. Что бишь должна она изображать? Говорят, святого Георгия Победоносца, избавляющего царевну от дракона? Избавление девственно-прекрасного шведского королевства от когтей чужеземных разбойников!

      – Так думает Стуре, друзья мои, но я могу творить только по своему замыслу.

      Бенгт Гаке вскочил с места, обнял мастера Андреаса и поцеловал в обе щеки.

      – При свете фонарей все вы говорите льстивые речи, – сказал он, – но мне плохо верится в чистоту ваших сердец, когда вы в потемках. Другое дело мастер Андреас: он весь проникнут волей и силой, потому и произведение его должно выйти могучим. И все мы должны дружно охранять его покой. Его дружба будет для меня святыней до последнего часа моей жизни. Давайте ему свои лживые обеты целомудрия. У меня есть для него дружеский дар получше, который скрепит мою веру в него. Я дам ему лучшее свое достояние в мире. Метта, хозяюшка моя, будет стоять перед ним, когда он приступит к изображению девы, дабы оно превзошло красотой все, что он создал до сих пор во время своих долгих странствий…

      И все принялись восхвалять Бенгта Гаке за его дружеский обет и пожимать руки мастеру Андреасу. Вслед за тем колокола зазвонили к вечерне и все разошлись.

      Двор Бенгта Гаке был расположен на острове Чепплинг, и мастер Андреас устроил свою мастерскую в одном из пустых лодочных сараев на берегу, у самой воды.

      Через слуховое окошко к нему влетали осы и пчелы, а когда он стоял наверху лестницы, работая над верхнею частью изображения, которое резал из цельного дубового обрубка, то видел мачты кораблей и позеленевшие медные крыши замка. За сараем, подальше на берегу, расположен был двор Бенгта, обнесенный четырехугольником жилых строений. Ни кустов, ни деревьев там не росло, зато трава была такая густая и высокая и так усеяна желтыми и белыми цветами, что Андреас прозвал двор «Возвращенным раем».

      Каждое утро Бенгт Гаке, сидя на галерейке, разучивал марши и танцы, нередко прерывая игру, чтобы откинуть с лица прядь белокурых волос. Часто раздавался и голос Метты. Когда ей нужно было позвать кого-нибудь из слуг, она никогда не утруждала себя поисками, а сразу принималась кричать во весь голос с того места, где была. И даже стоя перед мастером Андреасом как образец для фигуры царевны – коленопреклоненная, с мантией на плечах, с молитвенно сложенными руками – она нет-нет да громко окликала кого-нибудь из своей челяди. Это очень забавляло зрителей, которые всегда толпились в дверях сарая, интересуясь работой, а может быть, просто пользуясь случаем полюбоваться на хозяюшку Метту. Приходили подчас и очень знатные господа, и всем им мастер Андреас говорил, что сам никогда не устает любоваться Меттой, каждый день открывает в ней все новые прелести. Она была и в самом деле вечно новая. То вдруг увлечется каким-нибудь блюдом, и целую неделю в доме не подается ничего другого, пока блюдо вдруг, так же неожиданно, не исчезнет из обихода навсегда.