Братья. Вернер фон Хейденстам

чем такое произойдет.

      И он попытался рассмеяться, но это как-то не вышло. Тогда он подумал: «Полно мне теперь сидеть да корпеть над книгами, слушая нотации; теперь я могу вести себя, как мне вздумается». Но и эта мысль не доставила ему никакого удовольствия. Напротив, он почувствовал себя несчастным и покинутым, сознавая, что нет у него больше никого, к кому он мог бы относиться с безусловным почтением. Словно чья-то грубая рука разбудила его от сладкого сна. За окном щебетали птички и сияло солнце, грохотали тележки молочниц, хлопали ставни, мальчишки продавали букетики скороспелок, но Эрик отвернулся от всего этого.

      Фабиан вернулся домой в урочное время. Эрик, закусив губы, молча ожидал обычных упреков. Теперь он знал, что ответить, и горел желанием высказаться начистоту, услыхать хоть раз менторские нотки в собственном голосе.

      Фабиан вошел, по обыкновению, тихо и осторожно, но, по-видимому, и не помышлял о каких бы то ни было нравоучениях. Напротив, он дружески кивнул брату, набил трубку и тотчас уселся за книги, чтобы продолжать чтение с той же строки, которую за несколько часов перед тем отметил ногтем.

      «Каков притворщик! – подумал Эрик. – Ну, по этой части я с ним тягаться не намерен!»

      Хозяйка принесла завтрак, и Фабиан, не отрывая глаз от книги, обмакивал сухари в кофе и ел. Тут Эрик почувствовал, как будто змея обвилась у него вокруг сердца. Нет, пусть себе брат сохраняет свой прежний вид, – он-то во всяком случае сразу стал другим.

      – Смотри на еду, когда ешь! – сказал он.

      Фабиан рассеянно взглянул на брата и продолжал заниматься и есть по-прежнему.

      Эрик не дотронулся до завтрака, собрал со стола свои книги в охапку и швырнул их, как попало, на кровать.

      – Послушай, Фабиан, – начал он, – разве не тяжело все-таки иметь такой неповоротливый ум, так туго соображать и воспринимать?

      – Ты дуришь сегодня, – ответил Фабиан, не отрываясь от чтения.

      – Право, если бы мне приходилось сидеть и долбить, как тебе, я, пожалуй, предпочел бы вернуться домой и копать землю, как наш отец, весь свой век.

      Ничего не подозревая, Фабиан отодвинул чашку и положил палец на строку, где остановился. Эрик же продолжал свое:

      – Ты и сегодня на прогулке повторял пройденное?

      – Повторял?.. Не совсем, но я для того и занимался всю ночь, чтобы освободиться на часок и погулять хорошенько.

      Он провел в книге новую черту и задумался:

      – Боюсь, придется мне бросить учение, что для меня тяжелее всего. Но оно берет много времени, а я слишком беден… да и глаза у меня слабые.

      Посмей только Эрик, он ударил бы Фабиана; но он все еще не мог вполне отделаться от представления, что старший брат – какое-то высшее существо, против которого он не мог взбунтоваться. С другой стороны, это же представление придавало ему мужества и упорства продолжать донимать брата своими замечаниями.

      Весь день просидел Эрик дома. На другое утро, в шесть часов, когда Фабиан неслышно поднялся с постели,