ОРМУАРШУРАШУ. Елена Доброва

Даниэля. Даниэль повернул голову и замер от изумления: рядом с ним, почти касаясь его щеки, покачивался большеголовый налитой цветок клевера. А над цветком кружил и жужжал огромный шмель. Шмель был действительно огромный, Даниэль никогда не видел ни пчел, ни шмелей подобных размеров – примерно восьми сантиметров длиной, а то и больше, с размахом крылышек около двадцати сантиметров.

      Страшно было представить, какое же у него жало!

      Шмель кружился над цветком клевера, не обращая внимания на Даниэля, который боялся нечаянным неосторожным движением вызвать его неудовольствие. Время от времени шмель перелетал на другие цветки, находившиеся в радиусе одного-двух метров, но непременно возвращался к тому крупному и, очевидно самому сочному и сладкому цветку, который рос прямо над ухом Даниэля.

      «Да, брат, похоже, у нас с тобой одинаковые вкусы!» – сказал Даниэль и вздрогнул – ему показалось, что эти слова были сказаны не им, а кем-то другим.

      «Шмель, шмель, шмель», – произнес Даниэль, – «пчела, пчела, пчела. Огромная пчела. Огромный шмель».

      Стереоэффект повторился. Слова, сказанные им, звучали где-то рядом, вне его.

      «Что э-то зна-чит, не по-ни-ма-ю», – сказал Даниэль голосом «робота», и вдруг до него дошло: это он сам говорит! Он слышит себя! Это значит – к нему вернулся слух! Даниэль рассмеялся от радости, и смех громко отозвался в его ушах. Ну, конечно! Даниэль уже успел привыкнуть к своей глухоте и даже как-то приспособиться к ней. Он представлял ее себе, как некую перегородку или стенку из мягкого, вязкого и упругого материала – ну, скажем, типа дрожжевого теста. «Вот оно уже подошло, мама вываливает его из специального глиняного чана на большую деревянную доску, посыпанную мукой. Потом мама месит тесто, уминая его костяшками пальцев». Даниэль всегда любил смотреть, как мама это делает, ему тоже хотелось помесить, но мама не разрешала «у тебя руки грязные». Как-то он улучил момент и потыкал тесто пальцем. Оно было мягкое, вязкое и упругое…» Да, так вот, стенка или перегородка из такого материала типа теста. И любой звук, даже самый тонкий и острый, как иголка, застревает в этой стенке и уже сквозь нее не проходит. Так Даниэль представлял себе глухоту «вообще». Потом он попробовал так же объяснить себе механизм глухоты. Вот берем ухо, наш слуховой аппарат, там есть некая перегородка или перепонка, которая колеблется и вибрирует под действием звуковых волн, и эти вибрации и колебания как раз и помогают нам воспринимать звук, то есть слышать. А если с перепонкой что-то случается – например, она воспаляется, отекает, размягчается и становится примерно такой, как тесто, – то любые, даже очень сильные, штормовые звуковые волны не могут ее поколебать и заставить вибрировать. И мы ничего не слышим. И неважно, откуда исходит звук – извне или от самого человека. Вот человек что-то кричит, звуковые волны от его голоса разносятся кругами, все, кто имеет здоровые перепонки, его слышат. А его собственную разбухшую перепонку эти волны не колышут, не бьются об нее, затухают.