Тридевять земель. Антон Уткин

в доме то ли в значении ключницы, то ли кухарки, а просто сказать – экономки, ещё в те поры, когда родители Павлуши и Сергея Леонидовича только вошли во владение. Характера она была непреклонного, на всякую всячину имела своё неколебимое мнение, и, пользуясь беспечностью Леонида Воиновича, вела дом рукою настолько умелой и бережливой, что даже Александра Николаевна избегала лишний раз вступать с ней в разногласия. Кроме мнений и всего прочего она поражала воображение своими объемистыми размерами. Свободная блуза из кисеи с глубокой выемкой на груди, белый пикейный фартук и скрипучие шевровые полусапожки составляли её наряд летом, зимой она меняла его на люстриновую кофточку и прибавляла пёстрый и нестерпимо яркий павловопосадский платок.

      Через двор от господского дома стоял еще один, именовавшийся "людской". За ним размещались амбары, хлевы, конюшня и погреб-ледник. До реформы помещение это служило для дворни, а позже для сезонных рабочих. Там-то и жила Гапа, устроившись на свой вкус, с фикусами и самоваром, а Игнат предпочитал маленькую комнату при конюшне. Когда-то к людской была сделана пристройка, служившая квартирой приказчику, как в скромной Соловьёвке именовали управляющих, однако в последний раз квартира эта была занята ещё при дедушке и вот уже лет тридцать как пустовала.

      Игнат был из местных бобылей, пожилой уже мужик, медлительный, как говорили, рахманный, но аккуратный до мелочи. Несколько лет он прослужил поддужным и конюхом на знаменитом конном заводе в Новотомникове. Общество лошадей он предпочитал людскому, был рассудителен и исполнен здравого смысла, но иногда вытворял такие вещи, от которых Александре Николаевне делалось дурно. Летними ночами на белое полотно он ловил летучих мышей, сушил их, толок в порошок и порошок этот добавлял в корм лошадям, свято веря, что "лошадям это хорошо". Сам же в страстной четверток, какая бы при этом ни была погода, всегда окунался ещё до свету в прорубь. На груди носил бумажку с воскресной (Да воскреснет Бог), и говорил: "Если носить, Господь завсегда спасёт".

      Не отставала в этом отношении от него и Агафья Капитоновна. Она не шутя боялась призора очес, и вообще была суеверна и падка до слухов, носителем которых был старчик Хфедюшка – осколок старой, дремучей Руси. Хфедюшка ходил по волости в раздавленных лапоточках, с оловянной кружкой, притороченной на груди толстой волосяной веревкой, кликушествовал, но порой возвышался до умопомрачительных пророчеств, "говоря по памяти, как по грамоте", и именно это создало ему почтение окрестнх обитателей. Бытовала быличка, неизвестно кем сложенная, будто раз у прощи явилась ему Богородица и попросила напиться. Хфедюшка зачерпнул воды той самой кружкой, которую носил у сердца, Матерь Божья милостиво приняла из рук его сосуд сей сомнительной чистоты, а в отдачу одарила яблочком и сказала: "Когда в амбарах вместо хлеба будут золото и серебро, а бумажные деньги все исчезнут, вот тогда и надо ждать конца света. Явится искуситель, а тем, кто ему поклонится, даст он